— Хэлло, фрекен, — спустив шторку окна, Сорокин обратился к девчушке, — я только что с места происшествия, там возни хватит до утра. Возможно, нам окажется по дороге?
— Нет, спасибо, — даже не шевельнулась Дуня: ни одной снежинки не свалилось с нее при этом.
— В таком случае прошу прощенья, — с кивком сказал Сорокин, и милицейский свисток согнал его со стоянки.
Он пустился вдоль невыразимо длинной улицы, дважды объехал площадь в ее конце, но возникшее искушенье не покидало его, кроме того, чисто сценарная загадка подобного убожества в блистательный век социализма овладела его воображением. Было не слишком поздно, но поднявшийся к ночи крепкий морозный ветерок заметно поубавил прохожих. Когда Сорокин добрался туда же кружным путем, привычный к непогодам, утомясь ожиданием, командировочный уже сидел на своем бывалом чемодане, но давешняя провинциалка даже не покосилась в сторону настойчивого благодетеля. Усилившаяся поземка заметала ее холщевые туфельки, безусловная теперь сдача гордой девчонки была подсказана тонким прозреньем художника.
— Это опять же я... — окликнул он, рассчитывая с ходу сломить неприступность, какою бедные обороняются от любопытства богатых. — Простите, мисс, что врываюсь в сладостную дремоту, обычно предшествующую замерзаныо. Я вернулся сказать, что вечерняя сводка погоды сулит на ночь самую низкую температуру месяца, а ближайшая линия метро предположена к концу пятилетки...
— Спасибо, я не тороплюсь, — отвечала Дуня, смягчив отказ улыбкой на этот раз.
— Отлично, — дружески кивнул Сорокин. — Я навещу вас через четверть часа. Постарайтесь продержаться до моего возвращенья.
Без всякой спешки, в наказанье, Сорокин поехал сперва на заправочную колонку, ибо лишь полный бак может обеспечить покой начинающего автомобилиста, и заодно набил карман предрождественскими мандаринами в подвернувшемся фруктовом ларьке. Словом, на волшебно-мерцающем циферблате протекала восемнадцатая минута и вместо того, чтобы простить несговорчивую за ее строптивость, режиссер по странному побуждению отправился взглянуть на дом, где проживала будущая кинозвезда, в частной жизни Юлия Бамбалски. Освещенные окна, крайние левые в третьем этаже означали, что она только что вернулась из горнолыжной поездки на всемирно-знаменитые склоны Бакуриани, иначе она не преминула бы еще днем позвонить ему на студию, доложиться в ее обычном тоне иронического раздражения по поводу все тех же злосчастных съемок. И, следя за движением теней на шелковой шторке, Сорокин попытался разобраться в своей немирной дружбе с этой капризной, еще недавно ослепительной девушкой...