– И я не знаю. Я ему только сказал, что неужели уже мы стали такое сплошь дурацкое соборище? “Не встречали ли, говорю, хоть проездом кого потолковее?” – “Да удивительно, говорит; едешь по дорогам, беседуешь, все будто умные люди – обо всем так хорошо судят, а дойдут до дела, ни в ком деловитости нет”. Вот не в том ли, говорю, и есть наше поветрие, что деловитые-то умы у нас все по путям ходят, а при делах заместо них приставлена бестолочь?
– К чему же это мне, владыка?
– А к тому, что умных людей действительно остается искать только в глупом месте, куда мы их забили, точно какую непотребность. Вот отчего все и трудно и нудно.
Архиерей опять остановился, а дама обнаружила новое намерение встать, но он придержал ее.
– Это очень дорого с вас хотят, – заговорил владыка.
– Уж мы в этом, ваше преосвященство, согласились. Но как это ни дорого, а все-таки я понимаю так, что надо скорее давать деньги.
– Из чего же это явствует?
– А из того, что нет другого спасения.
– Да; а в этом-то разве есть спасение?
– Мм... по крайней мере обещают, тогда как, – добавила она, улыбнувшись, – вы, владыка, даже не хотите мне сказать, что думает о моем несчастии очень умный человек.
Архиерей поглядел на нее с некоторым недоумением и в свою очередь спросил:
– Кого вы под сим разумеете?
Дама пошла на риск и ответила напрямик, что она говорит о том, с кем владыка выходил поговорить, оставляя ее в своей гостиной.
Архиерей посмотрел на нее еще с б?льшим недоумением, но потом сию же минуту улыбнулся, махнул рукою и заговорил:
– Пх, так вы об этом!.. Куда я выходил... а что же? Пусть так. Ну, извольте: я от вас не скрою, что оный умник думал. Он тех мыслей, что деньги, разумеется, пустяки, помет в сравнении с семейным счастием, но для иной свиньи и помета жалко. По его мыслям, деньги давать не следует, ибо через то ваше семейное спокойствие не устроится.
– А как же оно может устроиться?
– Это другой вопрос.
– Но умный человек, может быть, и об этом вопросе имеет мысли?
– Имеет.
– И как же он рассуждает?
– Сократически.
– Помилуйте, владыка: что же? Я ничего в этом не понимаю. Сократ был философ, а я простая женщина.
– Это ничего не значит, Сократа все понимать могут.
– Ну, позвольте – я попробую.
– Извольте. В мыслях умного человека предлагается такое суждение, как я сказал, почти в сократической форме. По какому поводу возникла вся эта история, простирающаяся ныне до половины вашего царства?
– Она возникла потому, что я и мой муж между собою двоюродные брат и сестра.
– Изрядно сказано, иначе она не могла возникнуть. Но если бы об этом никто не доносил, то не могла ли бы эта история не подниматься?