Пожалуйста.
Он мягко подвел ее мысли снова к Полякову, пытаясь понять, почему она так уверена, что он – громила Карлы, выпускник его специальной школы.
– Был День поминовения, – громко всхлипнула она. – Мы сфотографировали его награды, да, это было именно тогда.
* * *
Год первый снова. Год первый ее восьмилетнего романа с Алексом Поляковым. Самое интересное, говорит она, это то, что она положила на него глаз сразу, как только он прибыл.
«Привет, – подумала я, – неплохо было бы с тобой позабавиться».
Почему она так решила, Конни четко объяснить не могла до сих пор.
Возможно, тут сыграла роль его самоуверенность, возможно – осанка, грудь колесом, будто прямо с парада. «Крепкий такой, как гриб боровик. Армия у него прямо-таки на лбу написана». А может быть, виной тому был его образ жизни: «Он выбрал единственный дом в Лондоне, к которому эти „фонарщики“ не могли подойти ближе, чем на сорок-пятьдесят метров». А возможно, это была его работа: «Теперь в посольстве было уже три атташе по культуре, двое из которых явно шпионили, а третий только и делал, что носил цветы на Хайгейтское кладбище к могиле бедняги Карла Маркса».
Конни была немного не в себе, и Смайли снова прогулялся с ней по комнате, поддерживая ее, когда она спотыкалась. Сначала, правда, сказала она, Тоби Эстерхейзи согласился внести Алекса в список "А", и эктонские «фонарщики» наугад «пасли» его двенадцать дней из каждых тридцати, и все время, пока они следили за ним, он оставался чист, как младенец.
– Дорогой мой, можно было подумать, что я позвонила ему и сказала:
«Алекс Александрович, смотри в оба, потому что я натравила на тебя ищеек Крошки Тоби. Так что живи пока под „крышей“ и не делай резких движений».
Он ходил на торжественные приемы, лекции, гулял в парке, изредка играл в теннис, и, если бы не раздавал ребятишкам на улице конфеты, ему трудно было бы выглядеть более респектабельным. Конни отчаянно добивалась продления наблюдения, но эта битва была уже проиграна. Жернова бюрократической машины продолжали крутиться, и Полякова перенесли в список "Б": если позволяли ресурсы, его опекали каждые шесть месяцев. Шестимесячные проверки так ничего и не дали, и через три года он был перенесен в категорию «чистых»: изучен до основания и признан не представляющим интереса для контрразведки. Конни ничего поделать не смогла и уже начала свыкаться с этой мыслью, когда в один прекрасный ноябрьский день милый Тедди Хэнки позвонил ей из «прачечной» в Эктоне и сказал запыхавшимся голосом, что Алекс Поляков разоблачил себя, показал наконец свое истинное лицо. Все тут же встали на уши.