— Это срочно, — бросил Вудроу, показывая Милдрену, что он, в отличие от секретаря, не тратит рабочее время на пустопорожние разговоры.
Сев за стол Коулриджа, Вудроу наблюдал, как Милдрен достает из личного сейфа посла белую ромбовидную пластину-ключ и недовольно вставляет ее в телефонный аппарат спецсвязи.
— С кем хотите поговорить? — с наглостью, свойственной секретарям, спросил Милдрен.
— Вон отсюда! — ответствовал Вудроу. И, как только за ним закрылась дверь, набрал прямой номер сэра Бернарда Пеллегрина.
Они сидели на веранде, двое коллег-дипломатов, после плотного обеда наслаждающихся перед сном капелькой коньяка. Глория осталась в гостиной.
— То, что я сейчас скажу, ужасно, Джастин, — начал Вудроу, — но я вынужден это сказать. Велика вероятность того, что ее изнасиловали. Мне очень, очень жаль. И ее, и тебя.
И Вудроу действительно сожалел, не мог не сожалеть. По-другому и быть не могло,
— Конечно, официальных результатов вскрытия еще нет, информация предварительная, — продолжал он, избегая взгляда Джастина. — Но сомнений у них практически нет, — он решил чуть подсластить пилюлю. — Полиция полагает, что теперь у них хотя бы есть мотив. Им это поможет в раскрытии преступления, пусть пока у них нет даже подозреваемых.
Джастин замер, обеими руками вцепившись в бокал для коньяка, держал его, словно врученный ему кубок.
— Только вероятность? — наконец вымолвил он. — Это очень странно. Как такое может быть?
Вудроу и представить себе не мог, что его вновь будут допрашивать, но почему-то, объяснить он не мог, вопросы Джастина порадовали его. В него словно вселился дьявол.
— Ну, очевидно, они должны спросить себя, не имело ли места обоюдное согласие. Таков порядок.
— Согласие кого с кем? — в недоумении спросил Джастин.
— Ну, того… кого они имеют в виду. Не можем же мы брать на себя их обязанности, не так ли?
— Нет. Не можем. Тебе крепко достается, Сэнди. Вся грязная работа легла на тебя. А теперь, полагаю, нам надо вернуться к Глории. Как благоразумно она поступила, оставив нас вдвоем. Ее светлая английская кожа не выдержала бы контакта с царством африканских насекомых. — Он поднялся, открыл дверь. — Глория, дорогая, мы совсем про тебя забыли.
Джастин Куэйл похоронил свою убиенную жену на прекрасном африканском кладбище, которое называлось Лангата, под палисандровым деревом, между ее мертворожденным сыном Гартом и пятилетним мальчиком-кикуйю, за которым приглядывал отлитый из пластмассы коленопреклоненный ангел со щитом. Надпись на щите сообщала о том, что мальчик присоединился к святым. Чуть дальше лежал Горацио Джон Уильяме из Дорсета, покоящийся с богом, у ног Тессы — Миранда К. Соупер, вечно любимая. Но Гарт и маленький африканский мальчик, Гитау Каранджа, стали ее ближайшими соседями. Тесса легла с ними плечом к плечу, как хотел Джастин и чего, затратив немало его денег, добилась Глория. Во время церемонии Джастин стоял отдельно от всех, с могилой Тессы по левую руку, Гарта — по правую. Вудроу и Глория держались в двух шагах позади, хотя раньше все время находились рядом, чтобы поддержать и хоть как-то прикрыть его от репортеров и фотокоров, которые прежде всего старались выполнить профессиональный долг и донести до своих читателей комментарии и фотографии «рогатого» английского дипломата и несостоявшегося отца, убитая жена которого выносила (это уже из таблоидов) ребенка своего африканского любовника. Конечно же, в объективы фотоаппаратов попала и могила Гарта.