Положение семьи Хмельницкого, находившейся в Матренином монастыре, было ясным для подстаросты. Он не был наделен особой сообразительностью, а казаков ему посылал полковник Пешта, и у него не было оснований не верить им. Чаплинский посмотрел на тучи, плывшие по небу, как молотильщик на току: не застигнет ли его в этом лесу ненастье?
— Но если Полторалиха появится в Чигирине, немедленно схватить его и доставить ко мне! Пускай тогда молится, лайдак!..
Казак, которого посылали на разведку, едва сдержался, чтобы не засмеяться. На самом деле с ним разговаривал сам Карпо Полторалиха, возвратившийся от Кривоноса.
— Спасибо тебе, Лигор, если правду говоришь, — искренне молвил Карпо, выслушав рассказ казака. — Конечно, в монастырь мы его не пустим, а если ворвется туда, живым оттуда не выйдет! Людям так и передай: сожгли ляхи хутор Хмельницкого и вот так будут жечь добро каждого нашего хлебопашца, не говоря уже о казаках. Они хотят отнять у нас землю, разграбить наше добро, а нас превратить в быдло! Мы для них только быдло и больше ничего, будь они трижды прокляты! Так и говорите людям. Да вместо вил и граблей лучше бы запаслись ружьями да порохом, пряча их в закромах под зерном. Так и передай…
После битвы у Кумейковских озер именем Потоцкого казачки пугали своих детей:
— Замолчи и спи! Слышишь за окном: ж-ж, гр-грр!.. Это кровопивец Потоцкий пришел за тобой. Спи, ж-ж…
Вдруг по Украине разнесся слух, что и сын коронного гетмана Потоцкого, Стефан, правая рука Александра Конецпольского, с королевскими жолнерами движутся уже вдоль Днепра. Они идут на Низ крадучись, как гончие псы, желая скрыть от поселян готовящееся нападение на крымских татар.
— Не знаю, как и понимать пана хорунжего, — удивлялся Адам Кисель, разговаривая с коронным гетманом Николаем Потоцким. — С одной стороны, сенаторы Речи Посполитой запрещают королю затевать войну с ордой, а с другой — разрешили коронному хорунжему отправиться в поход против басурман!
— Пусть это не тревожит пана сенатора, — хладнокровно ответил коронный гетман.
А сын покойного канцлера Конецпольского тем временем почувствовал себя главнокомандующим в этом первом для него самостоятельном походе. Он с горячностью начал поднимать полки реестровых казаков. Они в это время были в староствах не в полном составе, почти половину из них Хмельницкий повел во Францию. И до сих пор еще там находились самые отборные полки реестровых казаков. Коронных войск же под командованием Стефана Потоцкого была всего лишь горсть. Поэтому Конецпольский настойчиво старался привлечь на свою сторону как можно больше казаков. Называли их реестровыми казаками, а принимали всех желающих, не спрашивая, состоят ли они в реестре. Самый большой полк черкасских казаков хорунжий поставил во главе своей армии. Он засылал гонцов в Корсунь, Чигирин, призывая казаков присоединиться к нему вместе с их полковниками и сотниками. А генеральных есаулов Барабаша и Илляша поставил во главе казацкого войска. Князь Вишневецкий, узнав о тяжелом положении с войском у Конецпольского, послал ему около двухсот лубенских казаков.