Богдан давно уже ждал вестей от Карпа. Ведь он, единственный человек, знал, в каком состоянии и с каким намерением Богдан провожал в эту дорогу Гелену…
Молча вошли в мельницу, где гетман устроил себе походный курень. На сбитом из досок длинном столе, стоявшем вдоль стены, горело несколько сальных и восковых свечей. Тут пахло мукой, плесенью и пивом. Среди глиняных кружек и жбанов на столе лежали бумаги и книги, свезенные из окрестных имений и белоцерковского магистрата. Увидев гетмана, казаки и старшины тут же вскочили на ноги. Несколько шляхтичей, сидевших в дальнем углу, окруженные казаками, тоже послушно поднялись по приказанию Выговского, который со свечой в руке разговаривал с ними. Выговский тут же пошел навстречу гетману.
— Так говоришь, казаче, от Карпа? — еще раз переспросил Богдан.
— От него, пан гетман. Как прикажешь, батько, при всех и докладывать?..
— Да нет. Ведь и у батюшки исповедуются наедине.
Хмельницкий окинул взглядом полутемное помещение мельницы. Присутствующие настроились слушать его разговор с посыльным Карпа Полторалиха.
— Нет, казаче… Пан Выговский, кончай с полковниками суд над шляхтичами. Пускай мурза ясырь из пленных шляхтичей, как нашу плату за помощь, по собственному вкусу выбирает себе. А мы с казаком пойдем в соседнюю хату… Полковник Дорошенко пойдет с нами.
И они скрылись в ночной темноте. Вдоль Роси горели факелы, и все вокруг окрашивалось в багряный цвет ада. Всюду спешили и толпились люди, скрипели телеги, стоял приглушенный ночной темнотой шум.
Хмельницкий не прислушивался ко всему этому. Тяжелой походкой он шел вперед, направляясь к первой хате, в которой светился огонек. Тесная хата была набита казаками. Показавшегося в дверях гетмана тотчас узнали и умолкли.
— Чья сотня? — спросил Богдан.
— Ирклеевцев, пан гетман.
— Разрешите, славные казаки ирклеевцы, гетману поговорить с дозорным…
Казаки знали доброту Хмельницкого, когда он не разгневан. И когда их попросили выйти из хаты, казаки, не ожидая повторения просьбы, столпились у двери. Хмельницкий прошел в красный угол, подтянул фитиль в стоявшей на столе плошке. Он несколько раз то садился на скамью, то поднимался, покуда не уселся удобнее, потупил взор, не взглянув на Явтуха.
— Как звать тебя, казаче?
— Явтух, батько гетман. Да не обо мне разговор.
— Разговор, казаче, бывает пустым, если собеседники не познакомятся друг с другом прежде. Так говоришь, Явтух?
— Явтух… Панский управляющий, разгневавшись за что-то на отца, Голодрабенком прозвал его, это прозвище так и осталось за нами.
— Значит, Явтух Голодрабенко? Нашенская фамилия! А что расскажешь нам, казаче, о брате нашем Карпе?