— Мой отец умер почти пять лет назад, мать еще жива. У меня есть старший брат и пять старших сестер. Все они семейные люди и живут в Цинциннати.
— Пять старших сестер, и при этом вы умеете пришивать пуговицы и готовить?
— Служба в американской армии научила меня уму-разуму. Если бы я поддался воле матери и сестер, всем этим давным-давно занималась бы моя жена.
— Бывают проблемы и посложнее.
— Не могу себе представить, — фыркнул Ривлин.
— А вы попытайтесь, — предложила Мадди. — Например, обзавестись семьей, но быть отвергнутым той, которую любишь.
— Никогда не рассматривал вопрос с этой точки зрения, — признался он. — Давайте мы лучше поговорим о вас — не вечно же вы будете сидеть в тюрьме. Между прочим, вам могут скостить срок, учитывая ваши показания. Вы хоть думали о том, чем займетесь, когда выйдете из тюрьмы?
— Я собиралась поехать в Калифорнию или Орегон и поискать там работу учительницы.
Небрежность ее тона говорила сама за себя: Мадди явно не верила собственным словам. Ривлина тревожило то, что она ни о чем не хочет мечтать. У каждого должна быть своя мечта, иначе жизнь утрачивает всякий смысл.
— Многие мужчины на побережье ищут себе жен и хотят создать семью.
— Да-а, — протянула она, — я слышала, что там особенно в цене женщины средних лет, отсидевшие свой срок в тюрьме. Ривлин рассмеялся.
— Но вам и в самом деле следует подумать о себе, Мадди Ратледж.
— Мне это говорили, — возразила она. — Правда, большинство людей не находят это столь уж смешным. Зато у вас приятный смех. Смейтесь почаще.
— Не могу сказать, чтобы я находил во всем этом повод для смеха.
— О каком сроке мы с вами здесь толкуем? — спросила она. — О неделе? О месяце?
— О долгих годах. — Ривлин крепче оперся о землю. — Скажите, кто говорил с вами о вашем будущем? Вообще о вас?
— Миссис Паркер, начальница сиротского фонда, сказала как-то, что мое пребывание в приюте — доказательство неискупимого греха, совершенного прежде. По ее мнению, несправедливо, что теперь все должны за это расплачиваться. — Мадди помолчала. — Еще она сказала однажды, что мои родители, вероятно, отдали меня в приют из-за того, что я такая упрямая и непослушная. Я долго верила ей.
Ривлин понял, что Мадди провела детство, изо всех сил стараясь быть достаточно хорошей, чтобы родители чудом появились снова и забрали ее к себе. Говорить такие вещи ребенку жестоко и непростительно. Сам он и вообразить не мог, что значит не иметь семьи. Даже теперь, находясь здесь, он знал, что на Востоке у него есть близкие люди, и если он будет в них нуждаться, ему только стоит отправить телеграмму… Впрочем, не похоже, что ему когда-нибудь придется так поступить. В любом случае, несмотря на постоянное стремление родных вмешиваться в его жизнь, ему приятно думать, что они у него есть. Это согревает душу. Мадди никогда не знала подобного чувства опоры и защиты.