Вздохнул он раз, другой да уж отбиваться не стал, боясь, что снова его, за непослушание, душить станут, жизни лишая. Затих покорно. Однако ж все равно ему в рот тряпку сунули, кою он закусил, речи через то лишившись, да на глаза повязку тугую повязали, хошь кругом и так черно было.
А как рот да глаза закрыли, вновь, поперек туловища перехватив, поволокли куда-то, так что ноги его по земле волочились. Куда только?.. Да разве поймешь, коли ничего не видно и ничего не слышно, только дыхание чужое.
Вот повернули.
Да еще раз.
Посыпалась на Якова сверху сухая земля...
Уж не знает он, чего подумать и чего ему ждать?
Коли ограбить хотели, так уж ограбили, вырвав мешок его с каменьями самоцветными.
Убить?.. Так чего же волокут-стараются, коль его и здесь зарезать да бросить можно? Али, прежде чем прибить, его пытать станут?.. Коли так, то увидит он в конце пути дыбу да плаху да, муки смертны приняв, сто раз пожалеет, что дали ему дохнуть, не задушив ране...
Тут свечой восковой запахло и теплом потянуло.
Встали.
Злодей, что его волок, что-то сказал по-персиянски.
Ему ответили. Да не мужской, а женский голос!
Отпустили Якова, отчего он, того не ожидая, наземь повалился. Хотел встать — да побоялся...
Опять зазвучали голоса. Зашуршали шаги, удаляясь. Да тут же другие, потише. Почуял Яков на лице дуновение легкое — будто кто-то над ним склонился.
И верно — склонился да сказал:
— Коли хочешь, чтобы изо рта тряпку вынули, то обещай, что кричать не станешь!
«А ведь то женщина сказала, да не по-персиянски, а по-русски! — подивился Яков. — Что за чудо такое?!»
Кивнул согласно.
Тут же тряпку у него вынули, хошь повязку с глаз и не сняли, оставили.
— Обещай, что выслушаешь меня! — сказал голос женский.
— Кто ты? — не удержался, спросил Яков.
— Жена шаха Надир Кули Хана, — ответила та да вздохнула.
— А русский отчего знаешь?
— Оттого, что батюшка мой и матушка моя на Руси жили, и сама я по рождению русская, — ответила жена шахская. — А ныне я в гареме живу, и коли ты мне, добрый человек, ныне не поможешь, то уж никто не доможет, и тогда пропадать мне!
А как сказала она, тут на лицо Якова горячим капнуло, будто был это воск с оплавленной свечи.
И тут же еще капнуло.
Да еще...
И лишь когда на щеку капля попала, да на губы сползла, да когда Яков ее слизнул, отчего на языке солоно стало, так понял он, что то не воск, а слезы! И стало ему жену шахскую жаль.
— Коли согласен выслушать меня да помочь мне, счас я повязку с глаз твоих скину да про беду свою тебе расскажу. А коли нет — не обессудь, лица своего тебе показывать не стану, дабы ты его не запомнил да на меня шаху не донес, ибо ждет меня за ослушание смерть неминучая и лютая!