— Да уж давненько, — туманно ответил татарин.
— Жильцов всех знаешь?
— Какие знать...
— А тех, что из семнадцатой квартиры?
— Как не знать, — вновь повторил он. — Каждый день вижу...
Зрачки дворника метались в узких прорезях глазниц, как потревоженные мыши в подполе. Юлил дворник. Раньше бы все и с порога с превеликим удовольствием выложил. А теперь опасается, надеется в сторонке остаться.
— Ты мне тут не верти! — припугнул его, погрозив пальцем, Мишель, нажимая на интонации. — Я тебя живо обратно в твою Бугульму спроважу.
Дворник сделал вид, что испугался. Хотя — не испугался. Чего ему пугаться — может, и лучше в Бугульму-то! Порядку в Москве не стало, вон и жалованья уже, почитай, месяц не платили. Раньше подзагулявшие жильцы, которым он ночью ворота отворял, кто пятак, кто гривенник за труды совал, а нынче и спасибо иной раз сказать забывали.
Не Бугульмы он испугался и не полицейского жетона — грозного вида господина в дождевике. А ну как возьмет тот, осерчает, да и пальнет в него из револьвер-та. За дворника с него сильно не спросят, дворник — он не человек...
— Ну, чего молчишь-то? — вновь прикрикнул Мишель.
— А про что говорить надо? — поинтересовался дворник.
— Про жильцов из семнадцатой квартиры.
— А что жильцы — жильцы как жильцы, третий год квартируют.
— Сейчас они где?
— Известно где — дома спят.
— Все?
— С вечера все были.
— Собирайся, со мной пойдешь!
— Куда это?
— Туда — в семнадцатую квартиру.
— Не-а, — упрямо мотнул головой дворник. — Ослобони, барин. Мое дело двор мести, лед колоть, а это уволь. Не пойду я.
— Пойдешь! — уверенно заявил Мишель, доставая из кармана и треща барабаном здоровенного револьвера.
— Ну раз надо-ть — пойду, — согласился дворник, опасливо косясь на оружие и снимая с гвоздя какое-то тряпье. — А бумага у тебя имеется?
— Какая бумага? — сделал вид, что не понял, о чем идет речь, Мишель.
— Известно какая — с вензелями.
Дворник был не дурак, хотя и пытался им казаться. Он не раз и не два участвовал в процедурах ареста в качестве понятого и закон разумел.
— Ты про санкцию, что ли?
— Ну...
— Есть, все есть! — заверил дворника Мишель, похлопав себя по пустому карману.
Хотя никаких бумаг у него при себе, конечно, не было. Нынче, когда в стране все так стремительно перевернулось, когда пьяные толпы громят полицейские участки и убивают городовых, не то что санкцию, а самую плевую бумажку выхлопотать — ноги до самых колен изотрешь, и все одно — без толку. Потому как все понимают, что то, что написано пером, никаким топором из листа не вырубишь. Сегодня ты по недогляду или недомыслию чего-нибудь подмахнешь, а завтра тебя за это в кандалы и в Сибирь пешим ходом!