— Ого! — сказал вдруг Макс. — Ни хрена себе!
Я машинально оглянулся на него и увидел, что он, приподнявшись со своего сиденья, глядит куда-то вдаль сквозь лобовое стекло кабины.
И только сейчас до меня дошло, что весь горизонт перед нами сделался черным. Видимо, это и был тот грозовой фронт, о котором говорила стюардесса. Тучи там клубились в бешеном водовороте, вспухали клубками молний, и в них не было ни единого просвета.
— Обойти стороной никак нельзя? — спросил я.
Макс только покачал головой.
И тогда мне вдруг стало легко. Не надо никакого снотворного. Через несколько минут мы рухнем с огромной высоты в океан или на землю, и даже не успеем почувствовать боли. Это хорошая смерть. Мгновенная и безболезненная. Даже получше перерезания вен в горячей воде.
А раз так — что я, собственно, теряю? Все, что меня здесь окружает, — не более чем игра, этакий компьютерный авиасимулятор. И не страшно, если я проиграю. Я ведь уже один раз умер — в своей настоящей жизни. И, если повезет, эта смерть будет такой же иллюзией, как та, в ванне.
И я лишь крепче сжал штурвал, поудобнее уселся и спокойно сказал бортинженеру:
— Не дрейфь, Макс. Прорвемся!..
Как ни странно, но мы действительно каким-то чудом прорвались сквозь грозу. Напряжение, которое я испытывал, было так велико, что временами в голове образовывались провалы, и я даже не помню, что именно я делал.
Кажется, пару раз, когда я не мог удержать в потных ладонях взбесившийся штурвал, приходилось просить Макса о помощи, и вдвоем мы кое-как предотвращали неуправляемое падение самолета в черную бездну. В какой-то момент молния шарахнула так близко от кабины, что мы оба на несколько секунд ослепли и оглохли.
Потом нас накрыл сильнейший ливень, и казалось, что нос самолета раздвигает странную стену, состоящую сплошь из водяных струй, и тогда пришлось полагаться только на приборы (Макс показал мне, где находится «горизонт», по которому можно определить положение машины в пространстве)...
Грозовой фронт кончился внезапно, и, полуослепшие от чередования вспышек молний и тьмы, очумевшие от болтанки, мы вырвались к ослепительному солнцу.
Я хотел было включить автопилот, но Макс сообщил, что скоро будем садиться, и я опять рефлекторно вспотел.
К счастью, откуда ни возьмись, в кабину приплелся тот самый Митрич, про которого я уже успел забыть, — еще вполне крепкий мужик лет шестидесяти, с квадратным морщинистым лицом, серым после перенесенного приступа.
Он плюхнулся в свое кресло и, с трудом отдышавшись, сказал:
— Ну что, орлы, соскучились без меня?