О потерянном и не приобретенном взамен думалось в раскалывающей от боли голове. О том, что даже и сейчас некуда и не к кому просто постучаться в дверь. Он никогда не думал, что, кроме свободного рая, одиночество еще несет в себе такую же равную долю ада.
И поняв, что идти все равно некуда, что утра придется дожидаться в любом случае, бросил сумку под голову и лег на лавку. Его дом там, где застала ночь. Утром разберется, что к чему. А скорее всего ни в чем он разбираться не станет. Раз допустил, что его смогли ударить, то теперь и валяйся на лавке с побитой мордой. Наука на будущее.
На удивление, он почти сразу уснул — наверное, сам организм требовал отдыха после ударов по голове. Провалился в манящую темноту, предвкушая, что как раз там, в темноте, может прийти успокоение. А именно его он жаждал больше всего.
Но оттуда, из лечебной пустоты и легкости его вновь грубо, насильно вырвали, встряхнули. С усилием и сожалением расставаясь с полузабытьем, Борис приоткрыл целый глаз. Успокоенно тут же прикрыл его, рассмотрев серую милицейскую форму. К встрече с новыми или с теми же самыми подонками он не был готов, он бы и не успел собраться, чтобы принять бой, — отделали бы как отбивную. А милиция — это почти хорошо…
— Встать! — властно потребовал зычный, совсем не утренний голос.
— Я свой, — попытался смягчить крик команды Борис, привставая с сиденья.
Однако его буквально сдернули с лавки. Схватив за подбородок, прижали голову к спинке сиденья. Удар пришелся по старой ране от бутылки, и он невольно застонал.
— Он? — спросил второй совсем молоденьким голоском.
— О-он! — уверенно протянул, не боясь нарушать утреннюю тишину, первый бас. — Докладывай «Первому».
— «Первый», «Первый», я — «Седьмой». Подозреваемый задержан в электричке. Как поняли, прием.
Наверное, связист пришел в милицию совсем недавно, потому что доложил не развязно-пренебрежительно, как привык слышать Борис переговоры милиционеров друг с другом, а по всем правилам армейского связиста. Только при чем здесь подозреваемый? И кто подозреваемый? Он? В чем?
Он открыл глаз, попытавшись что-либо понять больше, чем услышал. Милиционеры — один усатый и жирный, как боров, и второй, еще совсем мальчишка, — с автоматами на изготовку и в бронежилетах поверх кителей стояли рядом, в готовности пресечь любое его движение.
— Я из налоговой полиции, — попытался объясниться Соломатин, но усатый перебил:
— Это мы знаем. — Он повертел в руках красную книжицу, и Борис узнал свое удостоверение. Только было оно почему-то подпалено со всех сторон. — Вставай. В отделении все выяснится.