Первое, что сделал Илья Юрьевич Карповский, оставшись один в кабинете — это убрал бюст Ленина. Задвинул его в глубину ниши, где хранились старые, но еще, видимо, не списанные знамена, какие-то транспаранты и всякая другая большевистская рухлядь.
— Вот здесь и постой, — излюбленно привставая и пружиня на носочках, похлопал Ленина по щеке Илья Юрьевич. Смутился от собственной смелости, а может, всколыхнулось что-то в душе — оттуда, из прошлой жизни, когда Ленин был безоговорочно велик и безупречен, и отвел новый председатель горисполкома взгляд от пустых зрачков гипсового Ильича. Однако замешательство было недолгим: Карповский усмехнулся, и, отсекая от себя прошлое, переступая в себе последнюю, неожиданно объявившуюся грань уважения к Ленину, а вместе с этим чувствуя удовлетворенное блаженство от собственной значимости, вновь похлопал его по щеке: — Здесь тебе самое место.
Да, это блаженство и счастье — быть смелым!
К вечеру подошли строители, и он указал им на нишу:
— Замуруйте. Можно со всем, что там есть — породим еще одну загадку для будущих археологов. И будем надеяться, что ничего подобного больше не потребуется.
На следующий день, поколебавшись, снял Илья Юрьевич с расшатанного гвоздика и портрет Горбачева, повесив вместо него совершенно чудную картину цветочной поляны.
— Вместо Горбачева повешу цветы, — накануне за ужином мысленно обновлял он интерьер кабинета. — Никакой идеологии. Полная независимость от кого бы то ни было. Только так можно будет вытащить страну из болота.
— Ты бы поосторожнее, Илюша, — жена глядела на него больше со страхом, чем с восхищением. Жены всегда дальновиднее, потому что осторожнее. — Кто знает, как оно все может еще повернуться.
— Не-е-ет, все-е-е. Все! Ельцин за нас, а его теперь никому не свалить. Пусть они дрожат.
— Ох, страшно, Илюша.
— Я избран народом, — все хмелел и хмелел от смелости Илья Юрьевич. — Народу и буду подчиняться. Только ему.
Что ж, в 1991 году демократы вполне заслуженно купались в славе. Сначала весенней победы на выборах, а затем — и июньского голосования за президента России, когда именно их Ельцин ушел в отрыв от Рыжкова. Ничего, что пляска шла практически уже на костях Союза. Что число погибших в межнациональных конфликтах приближалось к цифре потерь в афганской войне. Что прозванное русскоязычным население в окраинных республиках, лишенное гражданства, элементарного уважения, замерло в тревоге: что будет-то с ними? Опасения перестали казаться надуманными, когда в Латвии один из министров пренебрежительно бросил о русских: «Вы не люди второго сорта, вы — никто!»