Полковник — толстый от спрятанного под бушлат бронежилета, в чулке-маске — выждав только ему известное время, отдал в мегафон негромкую команду:
— Пошли.
Омоновцы застучали дубинками по щитам, сделали несколько шагов вперед. В толпе демонстрантов закричали: кто от того, что был вытолкнут в лужу, кто от злости и отчаяния.
Этого рывка хватило, чтобы дубинки достали до поливальной машины, на желтом горбу которой стояли освещенные фарами ораторы и фотокорреспонденты. Оскользаясь, они горохом посыпались вниз, и только один — в черной куртке, с длинными мокрыми волосами, остался наверху. Мишка узнал знакомое по телевидению лицо: писатель Проханов, главный редактор запрещенной газеты «День».
— Народ! — закричал он сорванным, сиплым голосом. Но до него уже дотянулись влезшие на машину омоновцы, вцепились в куртку.
— Народ, держись, — успел прокричать редактор и, сдернутый с машины, исчез под черной крышей зонтов.
— Пошли, — уже громче скомандовал полковник, и солдаты вдавились в толпу еще на два-три шага.
— Фашисты!
— Лучше ловите бандитов.
— Да они сами бандиты. ОМОН и мафия — едины!
— Вас же завтра будут судить. Запомните: вас всех будут судить.
— Товарищи, не трогайте солдат. Это наши дети, их послали, они выполняют приказ.
— Значит, они по приказу и мать родную растопчут? И останутся чистенькими? Позор!
— По-зор! По-зор!
— И все равно, не трогайте их.
Пока в толпе спорили, как относиться к солдатам, к краснопресненскому стадиону под свист и улюлюканье подошло еще несколько милицейских групп. Одетые кто во что горазд — в шинели, куртки, плащи, ботинки, сапоги, шапки, гаишные шлемы, фуражки и даже пилотки, они испуганно оглядывались по сторонам, втягивая головы в плечи. Было видно, что собирали их по всей Москве, снимая с постов, дежурств, вытаскивая из квартир.