Зато приятной неожиданностью стал звонок от Щеглова. Мишка вначале не понял, кто звонит, но как только прозвучала фамилия Тарасевича, сразу вспомнился заместитель Андрея.
— Ты… не один? — догадываясь, почему он оказался в Москве, все же уточнил Багрянцев.
— Не один. И не только мы.
— Сообразил. В гости сможешь забежать? Рая обрадуется.
— Вряд ли, ситуация не та. Об Андрее хоть что-нибудь известно?
— По крайней мере, жив-здоров. Там, где будешь, поглядывай по сторонам. Может, увидишь, — дал совет. И тут же пожелал друзьям не встречаться. Это будет не та встреча, которой бы оба хотели…
— Я понял, — отозвался Серега. — Но если не увижу, привет ему. Выпадет минутка, позвоню еще.
— Обязательно.
Значит, деморализованной московской милиции власти уже не верят, стягивают ОМОН со всей страны. А в провинциях настрой один — снести эту Москву к чертовой матери, разогнать по углам, чтобы больше не колобродила, не гнила и не будоражила остальных. Начальники на этом, кстати, могут сыграть. На кого первых натравят — тех провинция и погонит. Щеглов — Тарасевича, Ельцин — Руцкого. А вчера еще все были вместе…
Рая не очень обрадовалась появлению Щеглова. Впрочем, как до этого звонку Тарасевича. Все ее существо пронзала единственная мысль; как нарушится теперь спокойствие их дома, уведет или не уведет это ее мужа.
Ее можно было понять, она чисто инстинктивно оберегала нарождающуюся в ней жизнь. А Мишка, после всплеска эмоций с подачей рапорта, вновь улегся на диван и уставился в потолок. Рая, всегда тихая и осторожная в движениях, теперь вообще перемещалась по квартире бесшумно: ее Мишка, всегда уверенный в себе и не сомневающийся, кажется, ни в чем, теперь вдруг остановился как бы на перепутье. Хотя видно, что энергия клокочет у него внутри, ломая и выворачивая душу. Так что теперь Рая не то что боялась посылать его в магазин или предложить пройтись прогуляться, а и сама не решалась выйти из квартиры, оставить мужа одного.
— Думал, что я все-таки посильнее, — признался в своих переживаниях Мишка, когда, проснувшись среди ночи, она застала его сидящим на кухне. — Не так все это просто — повернуть еще раз свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Не железный. Думается всякое.
Присела рядышком.
— Может, все еще переменится. И тебя призовут снова, и ты вновь наденешь погоны. И сделаешь это с чистой совестью, потому что в главную минуту не поступился своими убеждениями.
— Меня продолжает удивлять другое: почему не все положили на стол рапорта? Мы же русские офицеры. Мы всегда служили идее, а не деньгам. Где наша честь? Стоит в очереди за квартирой? За близким очередным званием? За выслугой лет? Измельчали мы, Рая.