— Про Горбачева что-нибудь слышно?
— Ничего нового. Впрочем, про него уже давно все забыли, никто не вспоминает. Дохрущевился, черт бы его побрал. Это же надо — уехать отдыхать в такое время. Ничему история не учит.
— Что ГКЧП?
— Ни мычит, ни телится. Мало читали Ленина, где он про промедление, которое смерти подобно. По-моему, декабристы. Вышли, подставились — и все. На их месте надо что-то предпринимать для народа. Кто против — убирать. Так нет, хотят остаться в белых перчатках. Хвала, конечно, за это, но зачем тогда брались? — Михаил вышел из ванной, и Андрей замер: все тело его нового друга было покрыто красными шелушащимися пятнами. Удержался от вопроса, но Мишка сам, оглядев живот, плечи, развел руками: — Тропическая язва. Два месяца провалялся в Бурденко — бесполезно. Теперь вот бабулек ищу. Случаем, нет знакомых?
— Не-ет. А где подхватил-то?
— Далеко. Когда-нибудь, может, расскажу. Так, что у нас в холодильнике?
Он принялся возиться с завтраком, Андрей же быстро оделся, сложил постель. Хорошо, что судьба свела с Мишкой, а то неизвестно еще, где бы пришлось ночевать. И пришлось ли бы вообще.
Глянул в окно, передернул плечами: мелкий нудный дождик. Серый день занимался неохотно, словно не желая втягиваться в свару, затеянную политиками. А может, это и хорошо, что дождь. Разгонит любопытных, освободит улицы…
— Народу много? — проходя на кухню, спросил у заваривающего чай Михаила.
— На восемь часов… — тот глянул на увитые цветами настенные часы. Там в домике как раз распахнулось верхнее окошко и черная кукушка поклонилась под свое «ку-ку» восемь раз. — На восемь часов не остановилось ни одно предприятие Москвы. Думаю, что и не остановится. Народ понял, что идут политические игры, и не хочет в них участвовать. У Белого дома тысячи три. Гордые — как же, защитники, ночь продержались, и жалкие — мокрые, пучеглазые, не понимающие, что одной нашей группе…
Он осекся, но Андрей сделал вид, что не заметил, как друг проговорился что-то насчет своего, спецназовского. Багрянцев тоже помолчал, потом закончил, сглаживая:
— Короче, одной хорошо подготовленной группе на двадцать минут всех дел, чтобы войти в кабинет Ельцина. И без единой жертвы. Ладно, ну ее, политику. Гусары газет не читают. Давай, хозяйничай дальше, а я попью чайку и спать — вечером опять в патруль. Часа в четыре позвони, разбуди. Где будешь?
— Постараюсь попасть в министерство. Может, схожу к Белому дому, посмотрю.
— Не влазь ни в какие споры.
— Теперь ученый. Спи.
В министерстве на этот раз уже раздраженно попросили не лезть с глупыми вопросами и перезвонить на следующий день. Зита до плача обрадовалась его голосу и, наверное, слезы мгновенно высохли, когда он сказал, что задерживается еще на день. «Приезжай быстрее, я умру без тебя», — звучали в ушах ее последние слова.