В другой раз случилось еще более страшное. Былоэто в причулымской тайге в конце мая или в начале июня — в ту пору уж замолкли соловьи, но кукушки еще продолжали, кажется, кричать тоскливо и безнадежно.
Примерно в полдень, когда лес был пронизан тугими солнечными струями и залит хмельным от млеющих трав жаром, у сторожки Демидова появилась вдруг Мария с плетеной корзинкой в руках.
— Ты? — удивленно спросил Павел.
— Вот… грибов поискать.
— Какие пока грибы?
— Масленки пошли уж, сказывают. Места тут незнакомые мне еще, укажешь, может?
Мария говорила это, поглядывая на возившуюся со щенком приемную дочь Павла Надежду, и лицо ее то бралось тяжелой краской, то бледнело, покрывалось серыми, неприятными пятнами.
Одета она была не по-грибному легко и опрятно, в новую, голубого шелка кофточку с дорогим кружевным воротником, в сильно расклешенную, не мятую еще юбку. Вырез у кофточки был глубокий, оттуда буграми выпирали, как тесто из квашни, рыхлые белые груди, умело прикрытые концами прозрачного шарфика, накинутого на плечи.
— Ты как невеста, — сдержанно усмехнулся Демидов, запирая в себе ярость.
— Что ж… я пришла, — проговорила она, не глядя на него. — Веди… на грибное место.
— Что ж… пойдем, — в тон ей ответил Демидов. — Ружье сейчас возьму вот.
Догадка, зачем явилась Мария, мелькнула у него сразу же, едва он увидел ее, подходящую к сторожке. Мелькнула, сваривая все внутри: «Неужели и на этакое она… они, Макшеевы, способны?!» Теперь, после ее слов, всякие сомнения на этот счет исчезли…
Полтора года назад приехали сюда, в причулымье, Макшеевы. Следом, как обычно, явился и Демидов.
— Я тебе давал деньги большие? Давал? — закричал обессиленный вконец от такого неотступного преследования Макшеев, встретив Демидова в поселке.
— Давал, давал, — согласился Павел.
— Что ж тебе еще-то надо? Скажи, сволочь ты такая, что? Какую плату заплатить, чтоб отстал? Дом мы тут купили крестовый, просторный — возьми со всем, что в нем есть. Получай его в придачу к тем деньгам, что обещал, и живи…
Демидов принял дозу спиртного, ставшую давным-давно привычной для него, был добродушен, в хорошем настроении. Бессильная ярость Макшеева веселила его.
— А что ж, надо прикинуть. Значит, те деньги да дом… — проговорил он задумчиво.
— Ну? Бери, бери!
— Н-нст, мало. Еще должок с Марии остается.
— Какой? — осипшим голосом спросил Макшеев.
— Ишь ты! С чьей кровати ты увел-то ее?
— Н-ну?
— Пущай и она расплатится со мной, — жестко сказал Демидов и пошел прочь, оставив Макшеева столбом стоять посреди пустой улицы.
Демидов сказал и забыл, сказал просто так, чтобы еще больше позлить врага своего. Что ему дом, деньги и все прочие блага мира! Простил бы он своего обидчика и так, если б мог. Да не может…