Дмитрий отчетливо вспомнил:
В моей крови
Гудит набат веков,
Набат побед и горьких потрясений!
И знаю я — до смерти далеко.
И вновь зову веселье в час весенний…
Бывает так, что белый свет не мил.
Но вот в полях последний снег растаял.
И я окно распахиваю в мир
И календарь моей весны листаю.
В тот календарь,
Что весь пропах листвой,
Характер вписан строчкой голубою.
В характере моем —
И озорство,
И выдержка солдата перед боем…
Я слышу —
Соловьи росу клюют,
И солнце поднимается все выше…
Дальше не рождалось ни одной строчки, ни одного слова. «А ведь они должны быть такими…»
И Дмитрий без всякого усилия, будто слова и строчки он знал давным-давно и лишь забыл на время, а теперь вспомнил вдруг, мысленно произнес:
…За сотни верст
Я в это утро слышу:
Опять на взгорье петухи поют.
За сотни верст…
Идут девчата вновь
Встречать зарю, что встанет над деревней.
О, как у них течет по жилам кровь!
Точь-в-точь как сок па молодим деревьям.
Идет весна!
И, душу веселя,
Зеркальными
Играет лемехами.
И весело
Вращается земля —
С девчатами,
С ручьями,
С петухами!
У Дмитрия были и карандаш, и блокнот, но он ничего не стал записывать, зная, что раз пришедшие в голову слова и строки никогда не забудутся. Он только подумал, с каким-то радостным удивлением отмечая про себя: «Осень вот, а я о весне! Хотел написать горькие, тяжелые или тревожные стихи, а получились радостные и веселые!»
Он подумал так, не понимая еще, что причиной атому пришедшее сегодня письмо. Что в нем? Он боялся об этом думать. Боялся, но верил, что в нем его счастье и смысл всей его дальнейшей жизни. «Я материнским чутьем чувствую…» — то и дело всплывали у него в голове недавние слова матери. А чутье матери не обманывает.
Дмитрий постоял и пошел дальше.
Он шел и шел бесконечными желтыми перелесками, шурша сухими опавшими листьями.
Куда шел — не думал; это ему было безразлично, главное — идти и идти…
От желтых берез было светло на земле, и она, окрашенная этим светом, летела среди звезд куда-то во тьму, в вечность.