– Не знаю, о ком ты говоришь, – ответил Глашатай.
По этикету в Глашатае видели как бы самого базилевса и обращались к нему, как к Владыке Империи.
– Ты знаешь, ты знаешь наших обидчиков, трижды Августейший, ты знаешь имена наших мучителей, – возразил Манассиос. Он старался говорить очень громко, чтобы его слышали трибуны.
– Никто не делает вам зла, я не знаю таких людей, – возразил Глашатай.
– Это спафарий Колоподий, о Величайший! И квестор Трибониан. Так же Иоанн Каппадокиец. И префект Евдемоний!
– Ты лжешь! – сказал Глашатай. – Эти люди не общаются с прасинами!
Манассиос собирался ответить, но его опередил другой старшина прасинов. Резким голосом он выкрикнул:
– Что бы там ни говорилось, наши мучители испытают участь Иуды и Каина! Бог накажет их!
– Ты оскорбляешь правящих! – грозно поднял руку Глашатай.
– Пусть так! Кто творит преступления, того постигнет участь Иуды!
Трибуны прасинов поддержали старшину ревом и криком, в которых можно было разобрать:
– На виселицу! На сук, в воду!
Глашатай, недаром избранный на такую должность, могучим голосом ответил на крики толпы:
– Молчите, еретики, иудеи, манихеи, самаритяне!
Это было немалое оскорбление. Манихейская ересь каралась сожжением на костре, иудеи и самаритяне после недавних восстаний находились вне закона.
– Ты жестоко обижаешь нас, но да сохранит нас Господь и тебя одинаково, – скромно ответил Манассиос.
Между обращением к Глашатаю и его ответом всегда происходила небольшая пауза: Глашатай, стоя у края кафизмы, произносил слова, которые ему подсказывали сзади. Часто это были слова самого базилевса.
Глашатай не знал, чьи слова были ему поданы, но сумел передать их злую иронию:
– Я советую вам принять святое крещение!
– Мы готовы, – с той же иронией ответил старшина прасинов.
Через несколько секунд Глашатай разразился угрозой:
– Замолчите, не нарушайте более благочиния игр! Или вы все будете казнены.
Раздались негодующие крики прасинов. Манассиос нашелся раньше, чем кто-либо из старшин:
– Да, мы знаем, имеющий власть имеет силу заставить почитать себя. Да не будет твое Величие раздражено нашими жалобами. Ведь Божественный тем самым умеет быть терпеливым к несчастным. Мы же более не знаем даже дороги в Палатий. Если мы и попадаем в город, то лишь когда нас везут на казнь. Справедливо ли это?
– Всякий свободный человек, не раб, может ходить везде, где захочет.
– Да, Августейший, – подтвердил Манассиос, – но у нас отнимают свободу, хотя мы и не рабы. Нас грабят, венеты насилуют наших женщин. А судьи карают нас же. Ибо судья, решающий по справедливости, подвергается риску лишиться жизни.