Краснощекий Мустафа выглядел оскорбленным в лучших чувствах:
— Аллах свидетель, уважаемый Фарук-ага, вы напрасно обвиняете меня! Все наши пассажиры накормлены и напоены до отвала…
— Не упоминай имя Всевышнего всуе! — нахмурился капитан, суеверный, как и все моряки во все времена и на любом свете. — Не забывай, что мы в открытом море: Аллах может пожелать укоротить всего один язык, болтающий непотребное, а пострадают все…
Мустафа тут же в притворном ужасе зажал себе рот обеими пухлыми ладонями.
Довольный произведенным впечатлением, капитан спустился в свою каюту, оставив помощника, склонившегося в поклоне, одного. Едва уважаемый Фарук-ага скрылся из виду, толстяк преобразился. Куда только делось его подобострастие и угодливость! Перед едва ли возможными здесь зрителями предстал властный и суровый «царь, Бог и воинский начальник» сего околотка. Даже необхватный живот, казалось, втянулся.
Всего через несколько минут, повинуясь свисткам дудки, извлеченной из складок обширных шаровар, двое полуголых матросов выволокли откуда-то котел, мерзко воняющий безнадежно протухшей солониной, и волоком подтащили его к запертому на висячий замок люку в центральной части судна. Еще один матрос тащил высоченную стопку глиняных плошек, придерживая ее для верности подбородком, а четвертый — мешок с постукивающими, будто булыжники, сухарями.
Весь люк матросы, имея, видно, большой опыт перевозки «живого товара», предусмотрительно открывать не стали, отворив лишь запертую на засов дверцу, куда едва-едва пролезала плошка. Оттуда сразу же просунулось несколько рук, и один из матросов принялся колотить по ним жестяным половником, грязно ругаясь по-турецки. Суровые меры возымели свое действие, и руки тут же убрались, позволив одну за другой просовывать в отверстие плошки с отвратительного вида зеленоватым месивом, сдобренным кусочком осклизлого вонючего мяса очень неприятной расцветки, кишащим сваренными в кипятке червями, и сухари. Никаких ложек, не говоря уже о вилках, не полагалось.
Закончив раздачу, один из матросов, подобострастно склонившись, попросил у помощника капитана разрешения вызвать вооруженную охрану.
— Для чего это? — надменно поинтересовался Мустафа, прижимавший к носу платок, чтобы не ощущать вони испорченного мяса.
— Кувшин с водой в форточку не пройдет, господин, — склонился еще ниже матрос. — Нужно открыть весь люк…
— А зачем этим скотам вода? Пусть хлебают ту, которая просачивается в трюм через щели. Заодно и вам, лентяям, польза: меньше откачивать придется…
Захохотав над своей удачной шуткой, помощник капитана удалился под угодливое хихиканье, заложив руки за спину и больше обычного выпятив живот.