* * *
Через некоторое время Бекбулатов и его спутник мало-мальски вникли в суть дел благодаря тому, что среди трех с половиной десятков невольников, ютившихся в тесном трюме — в основном пленных горцев и бедняков, проданных в рабство от безысходной нищеты своими же родственниками, — оказался молодой армянин, племянник богатого купца и судовладельца из Азау, так же, как и они, заманенный на борт обманом. Ашот Аванесян, несмотря на свои молодые годы, объездил со своим дядюшкой немало стран и бегло тараторил чуть ли не на десяти языках, включая немецкий и польский.
Фарук-ага был известным по всему побережью Карадениз и Ассак — от Месембрии на западе до Анапы на востоке и от Трапезунда на юге до Азау на севере — работорговцем. Власти всех прибрежных государств, на словах боровшиеся с торговлей людьми, чтобы поднять свой имидж в глазах Европы (да-да, вы не ошиблись: зарубежные инвестиции и членство в престижных международных организациях привлекательны не только для европейцев и не только в известных нам мирах), конечно, были хорошо знакомы с проделками сотен подобных фаруков, но щедро подмазанные, смотрели на творящееся беззаконие сквозь пальцы. Конечно, время от времени, уступая давлению возмущенных соседей, особенно если в сети работорговцев попадал какой-нибудь путешественник из цивилизованных мест, то одного, то другого «торговца черным деревом» отлавливали, после чего с большой помпой и показательно казнили самыми изуверскими способами… Увы, на сложившуюся ситуацию это никак не влияло, а на место закончившего свои дни на колу или под топором палача отморозка тут же становилось несколько других. Как ни крути, а работорговля в этих не самых богатых и слабо развитых экономически местах издревле была самым доходным бизнесом…
— Но ведь вы, Ашот, не самый последний в Азау человек, — наивно удивлялся Владимир. — Как же Фарук-ага осмелился вас похитить? Ведь не в последний же раз он посещает город?
— Конечно, не в последний, — грустно усмехался в ответ горбоносый красавец. — Более того, он в следующий свой приезд как ни в чем не бывало будет раскланиваться с дядей, расспрашивать его о здоровье, сокрушенно качать головой, сожалея о пропаже племянника… А меня к тому времени продадут в Стамбуле или Синопе, причем хорошо, если покупатель окажется турком или черкесом: останется хоть какая-то надежда, что за меня с дяди запросят выкуп, вместо того чтобы сгноить где-нибудь на рисовых полях или в подвале на подпольной фабричке, а вот если Миср, Ливия или Аравия…
— Но разве ваш дядя не поднял всех на ноги, не объявил розыск?