…Мама. Грустные глаза. Оконное стекло — целое, как будто и не было ничего, только куда же исчез этот бронзовый бюст? Да ладно, до него ли теперь, когда такое… «Ну не грусти ты так, мам. Ну, подумаешь, выкидыш. Успеешь еще, родишь, какие твои годы…» — «Эх, Машка. Почему ты такая жестокая…» — «Ну вот, я, оказывается, во всем виновата. Конечно, кто же еще… Господи, скорее бы мне вырасти совсем!» — «Совсем — это как?» — «А так. Вырасти, чтобы уехать от вас. Подальше отсюда, куда-нибудь совсем далеко, чтобы даже и на улице случайно…» — «Да куда же?» — «Не знаю. В Германию, например. Буду учить теперь немецкий, выучу и уеду в Германию». — «Глупая ты какая. Маленькая еще совсем и глупая, Машка».
…Маша. На уроке химии. В облаках — с одного облака на другое. Выше, выше. «Вон, смотри, дочка, — наш дом, видишь?» «Сорокина! Сорокина! Да что же это, в конце концов! Повтори, что я сейчас сказала!» — «Понятия не имею…» — «Выйди из класса. Сейчас же выйди из класса и возвращайся только с разрешением директора!» Вышла, прошла по коридору, вниз по лестнице — и замерла, опустилась, не соображая ничего, на ступеньку, поняв совершенно отчетливо только одно — влюбилась. Влюбилась с первого, самого первого взгляда — разве такое бывает? Бывает, стучало сердце. Стучало сердце, а время сходило с ума. Такое бывает, когда один час пролетает быстрее минуты, а одна минута тянется тысячи бесконечно долгих часов ожидания. Бывает, когда потолок стремительно падает вниз, когда стены смыкаются и вновь расходятся, когда солнце — под ногами, когда вдруг из ниоткуда — море. Волны…
…Маша. Долгий туман рассеялся наконец перед глазами, снова впустив в сознание реальность, которую она так упорно отказывалась принимать. «Значит, на самом деле случилось…» Да и пошли бы они все к черту! Нет, никто не пытался ее изнасиловать. Она сама. Да, сама, сказала же уже, сколько повторять можно. Потому что захотела. Потому что… Да пошли бы они все! Лица — знакомые, чужие. Глаза — любопытные, осуждающие, испуганные. Она поднялась, пошатнулась. «Не вставайте, девушка, лежите, лежите, успокойтесь…»
…Мама, Маша и голос за спиной: «Ты должна написать заявление в милицию». Обернулась: «Не дождешься. Это еще зачем?» — «Ты должна…» — «Я же сказала. Сто раз уже сказала, что я сама хотела. Никто не собирался меня насиловать, какое может быть заявление, отстаньте от меня, придурки…» Мама плачет. «Маша, Машенька, прошу тебя…» — «Не дождетесь!» — «Да послушай, послушай же ты…» Что-то про общественное мнение. Дико, невообразимо дико. Ей-то какое дело до общественного мнения, и что вообще означают эти слова? «Все уже знают. Об этом все уже знают, ты понимаешь?» — «Кто — все?» Что-то про какие-то выборы, которые должны состояться… Он так и сказал — должны состояться. Эх, плюнуть бы в эту рожу официальную. «Если не хочешь до суда дело доводить — заберешь через пару дней свое заявление. Заберешь по-тихому, чтобы никто не узнал. Я тебе обещаю, с ним ничего не случится. Я позвоню, с ним все будет в порядке. Подумаешь, пару дней…» — «Зачем? Я не понимаю, зачем тогда?» — «Не понимаешь? Господи, да что же здесь понимать? Ведь взрослая уже, трахаться научилась, а понять, что к чему…» — «Мы просто целовались…» — «Сергей! Прекрати, прошу тебя!» — «А ты-то куда лезешь? Нашла кого защищать… Обо мне подумала, чем это все для меня обернуться может?» — «Сергей, прошу тебя…» — «Подумала, что это означает для меня и для людей, которые наверняка теперь обо всем этом узнают… Для людей, которым листовки с моей предвыборной программой в ящики кидают… Да замолчи ты наконец!» — «Не смей… Не смей так разговаривать с мамой, слышишь?» — «Сергей… Маша, Машенька…» Мама плачет. «Да ты ведь подонок, ты ведь… Тогда…» — «Что — тогда?» Холодный взгляд — в упор. Она уже вдохнула воздух в легкие, чтобы сказать. Сказала: «Тогда…», и вдруг снова — папа: «Ты ведь знаешь, она у нас слабая. А мы с тобой должны быть сильными…» Должны быть сильными. Должны. «Мам, успокойся. Не плачь, пожалуйста. Все будет нормально…» — «Ничего уже не будет нормально! Я сейчас сам… Сам к нему пойду и набью ему морду, поняла?!» — «Не пойдешь! Не сделаешь!» — «Сделаю, еще как сделаю…»