Маша поднялась, устало расправила плечи. Тяжесть, физически ощутимая, как тонны груза на плечах. «Штангистка, — без улыбки пошутила она, — выдержишь ли?» Четыре часа пытки, четыре часа воспоминаний — было такое ощущение, что она только что выбралась из гигантской центрифуги, которая крутила ее с бешеной скоростью, выжимала всю без остатка, а теперь вот выбросила, выплюнула, затихла адская машина. Включила лампу на стене, посмотрела в беспричинно веселые глаза плюшевого зайца. И поняла, что теперь все будет по-другому. «Что?» — спросила у себя, но ответить не успела, потому что в этот момент услышала, как, скрипнув, открылась входная дверь. Взвизгнула молния на куртке, раздались шаги, она обернулась, увидела Глеба. Спросила:
— Где ты был?
— Где я только не был. — Он усмехнулся. — А ты все сидишь возле зеркала. Что ты там увидела, интересно?
— Себя, — уставшим голосом честно призналась она.
— Ну и как, все такая же?
— Такая же. Ни капли не изменилась.
— Понятно. Ладно, давай спать ложиться.
— Завтра выходной. Куда торопиться?
— Я знаю, что выходной. Я устал как собака. Как собака.
— Как прошла встреча?
— Отлично. Просто замечательно. — Он на ходу небрежно сбрасывал с себя одежду и развешивал ее на спинке стула.
— Что так поздно?
— Так, к приятелю зашел. Посидели.
— К приятелю, — повторила Маша, не зная, что еще сказать.
— Маша, постели постель, а? Спать хочу — умираю.
Он ушел в ванную, она послушно принялась стелить постель. Взбила пуховые подушки, расстелила плед, обернулась. Услышала его шаги — и замерла от ужаса.
Он смотрел на нее взглядом, который она уже знала наизусть и который мог означать только одно… Сейчас он скажет ей: «Иди ко мне, киска, я так хочу тебя, иди, иди поближе, вот так…» «Господи, только не это!
«Я же не смогу, не смогу больше — никогда с ним… Нет!» Она отчаянно сопротивлялась, сопротивлялась изо всех сил, на мгновение поверив в то, что своим мысленным противостоянием сумеет остановить его, не позволит слететь с губ этим страшным словам. Она вкладывала все силы, оставшиеся после изнурительного марафона воспоминаний, думая только об одном — это невозможно. Невозможно, чтобы они здесь и сейчас, здесь, как раз напротив зеркала, черт дернул развернуть его прямо к дивану. Только не сейчас — может быть, потом, завтра, в другую, но не в эту, только не в эту ночь.
Он некоторое время смотрел на нее молча, а потом, зевнув, сказал:
— Ты как хочешь, киска, а я — на бочок. Устал как…
Он даже договорить не успел — уснул. Сразу же. Она смотрела на него удивленно, на минуту и правда подумав, что это она его усыпила, загипнотизировала, подчинила своей воле. Даже страшно стало.