Девушка давно научилась любовным играм.
В четырнадцать лет став женщиной, она повидала немало мужчин, но никогда раньше не испытывала к любовнику такую почти материнскую нежность. Она видела его покатые плечи, покрытые смешными веснушками, спину, поросшую бурой шерстью, прозрачную розовую плешь на его голове и вместо отвращения испытывала только умиление и нежность.
Двое суток до появления Тангиза они так и провели в постели. Миша иногда вставал, покачиваясь, одевался и шел за покупками. Вернувшись с новой порцией виски, всевозможных соков, фруктов и закусок, он, словно лунатик, раздевался, и все повторялось снова…
Через два дня Тангиз привез паспорт. Застав Фатиму в Мишиной постели, он удивленно выпучил глаза. Голая Фатима, не обращая внимания на парня, встала с кровати, достала из сумки сто долларов и, расплатившись за документ, направилась в ванную, прихватив сумку на всякий случай с собой. Миша смущенно напяливал одежду, от волнения не попадая ногой в штанину.
Через десять минут Фатима явилась одетая в дорогу, с сумкой через плечо, бросила Тангизу: «Поехали» — и, не попрощавшись с Мишей, вышла из квартиры. Тангиз, сбитый с толку поведением девушки, молча сопел за баранкой.
— С человеком в Москве договорился? — спросила Фатима, подкрашивая губы.
— Гарик. Машина «Хонда», номер АУ 18377, тут телефон. Позвонишь из Домодедова, тебя ждут.
— Спасибо, Тангиз. Ты все сделал точно.
Паспорт не липовый?
— Обижаешь.
— Прекрасно.
— А кроме благодарности мне ничего не светит? — Тангиз в первый раз отвлекся от дороги и посмотрел на пассажирку.
— Ты стольник за квартиру в карман положил? — Фатима ждала ответа.
— Какая тебе разница? Миша мой приятель. У нас свои счеты. — Тангиз снова уставился на дорогу. — По-моему, ты с ним рассчиталась выше крыши.
— А это не твое дело. У нас с Мишей любовь. Есть, Тангиз, на свете вещи, которые за деньги не купишь.
В самолете Фатима вспоминала счастливое близорукое лицо Миши и улыбалась. Такого подарка в своей жизни этот чудак никогда не получал и вряд ли когда получит.
Внизу под облаками поблескивал Каспий.
Самолет шел на Москву. А в старой ташкентской квартире сталинского дома на смятых простынях в одной штанине сидел Миша и слушал Чайковского в исполнении Рихтера.
Сева Кроткин, устроившись на террасе в огромном плетеном кресле индийской соломы, звонил в Лондон. Его сотрудник Фоня Михеев не отзывался второй день. Михеева Сева любил. Сообразительный, с очень обаятельной простоватой внешностью, Фоня не имел равных в решении мелких нудных вопросов, на которые у самого Севы уже не хватало сил и желания. Прочно уходя корнями в деревенскую вологодскую землю, Фоня в деловитой дотошности скорее напоминал немца. Он с трудом освоил английский язык и пользовался им, как ученый робот. Нюансов, шуток и подтекстов Фоня не понимал, и даже англичане, очень любившие подшучивать над иностранцами, быстро оставляли Фоню в покое. Обычно Сева сам ехал на главные переговоры, как трактор распахивал тяжелую целину, а затем запускал Фоню. Фоня методично боронил вспаханное поле, аккуратно удаляя из него камни, которые часто мешают потом успешно исполнить и завершить контракт. Михеев окончил юридический. Сева за счет фонда послал Фоню стажироваться в Америку и теперь имел прекрасного работника.