Георгий встал, плечи его разогнулись, глаза снова вспыхнули. Паата поразило, с какой твердостью легла тяжелая рука Саакадзе на эфес меча. Он содрогнулся: «Сколько жизней за мою отнимет у шаха мой большой отец!»
Когда «барсы», Папуна и Эрасти вернулись, слуги сказали: батоно Георгий и Паата уехали прощаться с Эреб-ханом.
Эрасти вскочил на коня и ускакал искать Саакадзе.
– Что-то скрывает от нас Георгий, – заметил Даутбек.
– Наверно, плохое: хорошим сразу делится, – пробурчал Папуна.
Ночью Саакадзе перед зеркалом тщательно закрашивал виски.
– Шах не любит серебра, – с усмешкой сказал Георгий.
– А что любит шах?
– Ценности.
И Саакадзе рассказал Папуна о предстоящей временной разлуке с Паата.
– Временной? Кого ты утешаешь, Георгий?! Или собираешься обратно вернуться? – Папуна встал, сделал несколько шагов и, пошатываясь, направился к дверям.
– Куда, мой Папуна?
– Пойду успокою Эрасти, он три ночи не спит: думает, что несчастье случилось с нашей Русудан.
Георгий с необыкновенной теплотой взглянул на друга. Папуна утешает меня… Что, если бы еще худшее обрушила на нас судьба? Шах мог потребовать приезда Русудан с детьми. Вот у Теймураза уничтожил семью, – думал Георгий. – А потом – еще неизвестно… Нет, все известно".
Иранские войска ждали сардаров за стенами Исфахана: сто тысяч сарбазов, готовые ринуться на окончательное уничтожение Кахети и усмирение Картли.
Симон с царскими почестями ехал в середине войска. Зураб Эристави рядом с Саакадзе.
Окруженные минбашами, юзбашами и онбашами, Карчи-хан и Вердибег наконец выехали из своего дворца.
«Барсы» пережили вчера ужас расставания с Паата. Сегодня они веселы, ибо подозрительный перс в последнюю минуту мог задержать их в Исфахане, но не задержал.
Паата и Сефи-мирза провожали уходящих из Исфахана до загородного дворца. Паата ехал рядом с отцом и Папуна, думал, какое счастье ехать так рядом до самой Картли. Внутреннее пламя не отражалось на лице Георгия Саакадзе. Он, улыбаясь, смотрел на Паата, давая ему советы.
– Береги коня, тот не воин, кто не умеет беречь коня!
В загородном дворце первый привал.
Ночь Саакадзе провел без сна. Паата, положив голову на могучую грудь отца, молчал. Да и о чем говорить? Все равно все предопределено.
Георгий гладил волнистые волосы сына и осторожно прикоснулся к его шее. Пальцы Георгия похолодели, он сдавленно вскрикнул и прижал к себе Паата.
Ранний свет. Как спешит иногда неумолимое время. Уже утро… еще минуту, мгновение удержать!
Трубит труба! Все в движении. Войско с минбашами уже выстроено. Все на конях. На верблюдах тянется бесконечной вереницей обоз с шатрами, одеждой и едой.