Это было недели три назад. Несколько крестьян-месхов собирали смолу, обильно источаемую огромными соснами. Внезапно молодой месх выронил из рук широкогорлый кувшин с душистой смолой и оторопело уставился на серо-голубую полосу дыма, вьющуюся над самыми верхушками деревьев. Он подтолкнул соседа, подняли головы и остальные. Не то, чтобы их удивил дым, его они видели на своем веку немало. Но почему цвет другой? Видно, ароматные травы бросают в очаг ожившего замка. Бог всем одинаково дал камень, воду, дерево и воздух. Но почему одни превращают камень в красивый замок, воду – в нежный напиток, дерево – в удобное ложе и даже воздух – в прозрачное благоухание, а другие, кроме едкого дыма своего очага, ничем не наслаждаются?
Почему? Старый месх с лицом, испещренным морщинами, пальцами подбирая смолу, приставшую к боку кувшина, тихо проговорил, будто опасался нарушить таинственный полумрак, царивший возле укрытого орешником родника: «Сатана иногда правду говорит. Бог, не подумав, разделил людей на умных и дураков. Умные повелевают, а дураки вылезают из кожи, отдавая дары доброго бога избранным… Еще не приехали умные, а дураки уже обращают воздух в фимиам. И пусть месхи не удивляются, какую встречу друг другу устраивают избранные… Теперь недолго ждать грома тридцати турецких барабанов и торжественных звуков восемнадцати ахалцихских труб, которые возвестят о прибытии сказочной жены великого картлийца. Говорят, она дочь арагвского владетеля: а раз так, сразу характер покажет. Триста девушек в золотых покрывалах, напоминающих крылья летящих лебедей, будут следовать за малиновой арбой, в которую впрягут сто белых буйволов с серебряными копытами. На арбу, обвитую розами, взгромоздят тридцать четыре бархатных подушки с кистями по углам, напоминающими летний дождь в лощине, и наверху подушек, на распластанной шкуре льва, которого разорвал во дворце персидского шаха сам Георгий Саакадзе, будет величаво восседать его гордая жена с лицом неподвижнее мрамора, высоко подняв взамен бубна волшебную лепешку. Сатана клялся: сколько ни отламывай кусков – лепешка вновь становится целой; потому госпожа так щедра…»
Окружив старого месха, крестьяне слушали затаив дыхание, позабыв про кувшины со смолой, которые они обязаны доставить богатому эфенди, дабы другие дураки выделали бы из смолы благовонные четки для продажи в Стамбуле.
Внезапно звякнуло стремя. Бенарцы резко обернулись и отпрянули.
На высоком сером коне, сурово сдвинув брови, сидела величавая наездница. Русудан внимательно слушала старика. Весело улыбалась Хорешани, укоризненно покачивала головой Дареджан, хмурился Арчил, замыкавший поезд.