– Не гони меня сразу, правитель.
– Да будет тебе известно, девушка, что я давно не правитель. И еще никогда в замке Мухран-батони не звучали обидные слова.
– Я дочь Шадимана Бараташвили…
Кайхосро даже подался назад: «Уж не разукрасил ли „змеиный“ князь свою дочь, дабы соблазнить меня?»
– Видишь, – продолжала Магдана, – это не то имя, которое радует людей.
– Зачем ты здесь?
– Я бежала из персидского Метехи… бежала от изысканного князя Шадимана… Ужель тебе неведомо, что долгое время я была под покровительством Хорешани и… всех «барсов»? Но они не отклонили требование отца и… и я впала в отчаяние… Куда было мне идти? Я вспомнила любовь Моурави к тебе, вспомнила восхищение «барсов» твоим благородством, вспомнила их глубокое сожаление, что не ты царь Картли… И вот, бродя по лесу, я решила прибегнуть к твоей защите. Знаю, ты не устрашишься моего отца и не выдашь меня.
– Ты ни в чем не ошиблась, княжна… Но раньше отдохни, потом расскажешь, что заставило тебя пуститься в тяжелое странствие.
– Там старый глехи… он указал мне правильную тропку к твоему замку.
– О нем тоже не беспокойся.
И, позвав няню, Кайхосро поручил ей позаботиться о княжне так, дабы она никогда не пожалела, что переступила порог замка Мухран-батони.
Серебряный полумесяц на тюрбане Сафар-паша заменил золотым, но с часа победы Саакадзе втайне стал ждать от султана Мурата IV – алмазный. Регулярно посылая в Стамбул гонцов с вестями об изгнании Георгием Саакадзе персидских войск из месхетских крепостей, сопредельных Ахалцихе, Сафар-паша усиленно приписывал победы картлийцев своей дальновидности. Ему, Сафару, а не эрзурумскому сераскеру, аллах послал счастливую мысль гостеприимно предложить Моурав-беку, его семье и приверженцам убежище в Самцхе. Ему, Сафару, а не эрзурумскому сераскеру, напомнил мудрый Осман, сколько завоеванных Ираном земель может вернуть Турецкой империи Моурав-бек!
Так почему за свою услугу зеленому знамени пророка Сафар-паша не смеет надеяться на особую милость султана, которого уже дважды просил избавить его, ахалцихского владетеля, от зависимости эрзурумскому сераскеру. Разве султан из султанов не возвысил этого заносчивого эрзурумца до высокого звания правителя Армении и Анатолии?
И уже в радужных мечтах Сафар-паши Ахалцихский пашалык превращался в самостоятельную твердыню Турции, а сам он во владетельного пашу и правую руку султана в Малой Азии и на Южном Кавказе. И, торопясь претворить мечту в действительность, Сафар-паша начал воздвигать под сенью крепостных стен величественную мечеть, нарекая ее ахалцихской сестрой Айя-Софии.