Поблагодарив Феодосия за мощи, царь повелел ему сесть на скамье справа, под средним окном, и подал знак думному дьяку. Иван Грамотин снял горлатную шапку, обошел рынд и у ступеней трона чуть нараспев сказал архиепископу, что, по указу царского величества, грамота царя Теймураза отдана на перевод, своевременно будет выслушана и ответ на нее в свой срок будет учинен приказными людьми.
Заключая предварительный прием, выступил высокорослый окольничий в белом бархатном кафтане, о трудом стягивавшем его широченные плечи, и низким голосом объявил Феодосию «государево жалованье и корм».
Обволакивались полусветом Китайгородские улочки, погружая в дремь курные избы, резные терема хором, купола церквей. Лишь на колоколенках благовестили колокола и в деревянных притворах мерцали голубые и красные лампады. Широко шагала весна в распахнутой телогрее, оставляя на еще заснеженных садах пятна заката, как золотые кружева. И воздух пьянил какой-то особой свежестью, словно огромная груда подснежников засыпала город.
К греческому подворью подкатили возки. На ходу из них лихо выпрыгнули «жильцы» в темно-красных кафтанах, застегнутых на груди толстыми позолоченными шнурами. Старший подошел к воротам, постучал в них ножнами сабли:
– Гей, сторож, отпирай! Ишь, притаился, как тетерев на суку!
Ворога распахнулись, и возки, звеня бубенцами, въехали в подворье. Стало шумно. Распоряжался пристав; стрельцы, поставленные для «береженья» грузинских послов, принялись помогать норовитым «жильцам» вносить государево жалованье. Старший, передавая азнаурам свертки, через толмача перечислял:
– Архиепископу из дворца калач крупичат в две лопатки, принимай! Кружку вина двойного, кружку романеи, кружку меда красного, кружку меда обварного, принимай! Ведро меда паточного, ведро меда цеженого доброго, ведро пива доброго же, принимай! – И, высыпав из кожаного мешка монеты, продолжал: – Ему ж из Большого прихода на всякое съестное двадцать алтын. А вам, людям царя Теймураза, и вам, посольские люди архиепископа, корм из Большого прихода, а питье из Новых четей против поденного вдвое, принимай!..
Пока «жильцы» выдавали государево жалованье, на Казенном дворе деловитые дьяки, зная, что быть делу так, как подметил думный дьяк, оценивали дары царя Теймураза. В тишине скрипело гусиное перо. Подьячий, памятуя, что «подьячий любит принос горячий», старательно выводил:
– Щит – пятьдесят рублев. Ковер – тридцать пять Рублев. Камка – двенадцать рублев…
За ночь вновь подснежило, с берегов Москва-реки поднимались едкие дымы костров и, гонимые ветром, обволакивали купола и башни.