И тут же из-за антенной башни, скрывающей от глаз Гордия большую часть крыши, стали выходить люди. Те, кто был с Яной, когда маньяк захватил ее, и те, кто подоспел позже. Они окружили маньяка живой подковой, которая постепенно сжималась. Гордий был похож на затравленного зверя, который никак не может решить, то ли броситься на врагов и подороже продать свою жизнь, то ли пасть ниц и, скуля, лизать сапоги охотников, чтобы таким образом свою жизнь выкупить.
Гордий не сделал ни того, ни другого. Он замер, словно воля окончательно покинула его. Лицо маньяка превратилось в маску боли и страха. Животной боля и животного страха.
Санта-Клауса можно было брать голыми руками, и все думали, что тем и кончится. Но вдруг к маньяку приблизился Греков. Он держал в руке небольшую фотографию. «Подарок из Лапландии».
Гордий узнал Снежану. Ту самую златовласку.
— Клянусь, что я увижу рассвет, — сказала она тогда.
А Гордий, взглянув в глаза ее отца, мгновенно осознал, что ему не суждено увидеть рассвета.
Греков что-то говорил, но Санта-Клаус не слышал его. Он затравленно озирался по сторонам, но бежать было некуда. Он пытался мобилизовать остатки гипнотической силы — но не мог. И руки не слушались его.
Греков ударил Санта-Клауса кулаком в челюсть. Так настоящие мужчины обычно отвечают на оскорбление, нанесенное им самим или их близким. Правда, Санта-Клаус в этот момент был совершенно беспомощен и стоял на самом краю крыши тридцатитрехэтажного здания. Но ведь и оскорбление, нанесенное им, было смертельным. Снежана Грекова была не менее беспомощна, когда умирала в холодном заснеженном лесу.
Удар сбил Санта-Клауса с ног и опрокинул его назад. Ограждение крыши оказалось слишком низким, чтобы задержать летящего спиной вперед человека. Если бы Гордий владел своими руками, то он, возможно, сумел бы как-то зацепиться. Но руки его не слушались, и маньяк, лишенный опоры, полетел вниз со стометровой высоты.
Его предсмертный вой был таков, что у многих внизу и наверху мороз прошел по коже. Но длилось это недолго. Глухой удар, вскрик какой-то женщины-и все.
Ткач, которого не пугала высота, подошел к краю крыши и посмотрел вниз.
— Мало ему, — заявил он. — Надо было сделать с ним то же самое, что он сам делал. Раздеть и к дереву привязать. А еще — кое-что ему отрезать. А еще…
— А ведь он сам туда свалился, — профессиональным глазом оценив обстановку, сказал генерал Голубев. — Взял и упал. Болевой шок, потеря крови, обморок. А Данилов действовал в пределах необходимой обороны.
— Все равно он слишком легко отделался, — упрямо повторил Ткач.