— Ты тоже хочешь уйти? — обронил он в тишину, которая показалась ему затянувшейся. — Я вызову охрану…
— Ты устал? — прозвучало в ответ.
— Нет. Все равно не высплюсь. Если у тебя есть еще желание поговорить, то я… я всегда ценил твой совет, Ланарвилис.
— Независимо от того, согласна я с тобой, или нет?
— Особенно когда не согласна. А то как же я буду учиться?
Она едва улыбнулась.
— Это говорит наш Грациллоний? Его не свернешь с выбранного пути. — Она потерла бровь. — Здесь внутри тепло. Может, выйдем, пройдемся недалеко?
Он понял. Она сильно потела, хотя и не обнаруживала других симптомов: перепадов настроения, судорог; движения становились неуверенными. Богиня вела ее к последним женским перекресткам.
— Конечно. К счастью, погода хорошая.
Они бок о бок пошли вперед. Сорену и впрямь не нужен был фонарь, светила полная луна. Если это совпадало с ее четвертью, король на законных основаниях уклонялся от ежемесячного пребывания в Лесу. На тропинки падал яркий серебристый свет, они петляли меж изгородей, подстриженных деревьев, клумб и беседок в обнесенном стеной саду. В это время года он был уже почти нагим; сучья и веточки отбрасывали путаницу теней. Воздух неподвижный, с морозцем. Под ногами мягко хрустели опавшие листья.
Как часто он бродил вот так то с одной, то с другой из своих женщин, начиная с той самой весенней поры, когда впервые проделал путь вместе с Дахилис.
— Тебе лучше? — спросил он немного погодя.
— Да, спасибо, — сказала она.
— А как поживает Юлия?
— Хорошо. Счастлива в послушничестве. — И выпалила с внезапной горечью: — А зачем ты спрашиваешь?
Опешив, он едва мог произнести:
— Зачем? хотел узнать. Она ведь моя дочь. И ты мне ее родила…
— Ты мог бы и встречаться с ней время от времени. Она была бы очень этому рада.
— Она милая девочка. Если б только у меня было время и для нее, и для всех моих девочек…
— Для Дахут оно у тебя находится.
Его словно ошпарило. Грациллоний остановился. Не удержи он королеву за руку, она бы шла дальше. Они глядели друг на друга в лунном свете.
— Ты ведь знаешь, Дахут пережила потерю, о которой даже не в состоянии говорить, — произнес он хриплым голосом. — Ей нужна помощь. Я придумываю жалкие развлечения и отдаю ей несколько часов, что могу украсть у людей, которые возмущаются мне вослед.
— У нее был почти год, чтобы оправиться, и почти все это время она была довольно жизнерадостна, — возразила Ланарвилис. Она посмотрела в темноту. — Ладно, не будем ссориться. Все-таки она — ребенок Дахилис, и сестры тоже ее любят.
Ее тон тронул Грациллония. Он взял женщину за руки. В его собственных ладонях они казались холодными.