— Петров, это он?
Петров посмотрел на фотографию, и лицо его словно застыло.
— Я не знаю.
— Врешь!
— Юра, перестань.
— А ты меня не жалей. Он?
— Ее ведь больше нет.
— Зато я есть. Он?
— Не сходи с ума.
— Мне бы только выбраться из этой пробки.
— Юра…
— Что — Юра? Что?! Убью!
— Я тебя не понимаю. Там не было ничего.
— Как это не было?! — закричал он. — Если она оказалось беременной! Это очень даже было!
— Это все происки Одинцовой.
— Что, это она сделала моей жене ребенка?! Кто он? Где работает? Кем? Я не вижу номера машины… Черт возьми! Я не вижу номера! У тебя есть другие фотографии? Да? Нет? Петров, смотри сюда! По глазам вижу: есть. Дай сюда!
— Не дам, — спокойно ответил Петров.
— Это еще почему?
— Ради тебя самого.
— Я его найду, несмотря ни на что!
— Зачем?
— Это все равно, что жить на вулкане. Знать, что кто-то спал с твоей женой.
— Да какая тебе разница? Ты все равно ее не любил.
— Но это была моя жена. Моя.
— То есть твоя собственность.
— Хотя бы.
— Не сходи с ума.
— Да что б вы все… — И Юрий Греков выругался.
Пауза.
— Ну хорошо, — сказал наконец Петров. — Если так хочешь, я тебе расскажу.
— А куда ты денешься?
— Погоди… Кажется, опять телефон звонит!
— Ты бы его и не убирал. Аншлаг! — заметил Юрий.
Петров покосился на друга, улыбнулся, но, взглянув на дисплей, напряженным голосом сказал:
— Говорите. Я слушаю. Кто это?
Греков прислушался. В трубке раздался грубый мужской голос:
— Начальник, это я, Толян Петухов.
— И чего тебе надо, Толян?
— Я хочу сдаться…
Автобус
…Водитель автобуса, окончательно одуревший от скуки, прибавил громкость радиоприемника. На весь салон раздался жизнерадостный голос диджея:
— …для загадочной Алины и для ее коллеги по работе Владимира Петрова, с которым она вместе не работает, мы передаем песню из кинофильма «Улицы разбитых фонарей»…
Киска при этих словах взвизгнула и толкнула локтем в бок Милочку. Раздалась до боли знакомая всем мелодия.
— Тихо!
— Уберите звук! — закричали женщины. Водитель выругался сквозь зубы, но громкость убавил.
— Толя! Только не бросай трубку, Толя! — кричала Антонина Дмитриевна
— Успокойся, мать. Я тут подумал… Женщины, сидящие в автобусе, застыли в напряжении. Они не слышали слов, но понимали важность момента.
— Что, Толя?
— Пашку жалко, — хрипло сказал Анатолий Петухов.
— Слава богу, — всхлипнула Антонина Дмитриевна.
— Дурак я. Но кто ж знал?
— Что знал, Толя?
— Что грохнут ее, вот что! Мы с Пашкой через забор перемахнули. Дом-то их с краю стоит. Вы там были пару раз, Нинка в гости приглашала, вот братан и запомнил адресок. Короче, мы на крыльцо — а дверь-то открыта! Вошли. Огляделись. Дверь в комнату настежь. Мы туда. А она на диване лежит. Волосы в кровище. Мертвая уже. Пашка перепугался насмерть, и к двери. А я ему: погоди, мол, раз такое дело, так нам же проще. Мать же тебе сама сказала, где Нина камешки-то хранит. На кухне, в посуде с гречневой крупой. Анатолий замолчал.