— А… дальше что? — спросила Антонина Дмитриевна.
— А ничего. Братана мутить стало. Мальчишка еще. Вышел в коридор, к притолоке прислонился, глаза завёл. Я на кухню метнулся. Банки начал перетряхивать. Нашел камешки — и бежать. Наверх уже не пошли. Да и показалось мне, будто там кто-то ходит. Не хотелось светиться. Выскочили мы на крыльцо. Пашка аж трясется весь. Да и мне, мать, не по себе было. Хотя знал ведь, зачем еду!
— Толя!
— Но убивать мы ее не хотели. Так, припугнуть малость, если бы она дома оказалась. Погрозить. Ну смазать по физиономии пару раз, чтоб молчала.
— А если бы… если бы она в милицию заявила?
— Не заявила бы. Я ее дружками хотел припугнуть. Что красного петуха пустим, если в ментуру побежит. Да что теперь говорить-то! Все равно узнали, что мы там были. И камешки нашли. Пашку жалко, мать.
— Мы с отцом скажем, что он дома был, — всхлипнула Антонина Дмитриевна.
— То-то и оно. А я скажу: с друганом, мол, в дом полез. А с кем, не их печаль. На себя все возьму. Ты только Ольку с Настей не бросай. Там уже все, крантец, разъехались мы, но чтоб дочка папу помнила. Ты ходи к ним. Подарки там, гостинцы. Шоколадки чтоб. Замуж снова выскочит, так чтоб фамилию, слышишь, чтоб фамилию и отчество мои оставила. Дочке чтоб. Настя Петухова. Анастасия Анатольевна. Слышишь?
— Толя, я слышу.
— А то я ее знаю. Сука.
— Петров, старший оперуполномоченный, обещал помочь, если ты сдашься, Пашу выпустить. Толя? — жалобно спросила заведующая.
— Возвращаюсь я, мать.
— Главное, что вы ее не убивали…
— Слово даю!
— А кто ж тогда, Толя?
— Это я ментам скажу.
— Телефон тебе дать?
— Какой телефон?
— Петрова. Анатолий задумался.
— Позвони и честно все ему расскажи, — затараторила Антонина Дмитриевна. — Что не хотели. Не убивали. А наверху кто-то ходил. Что не с братом ты был.
— Ладно. Давай номер, — нехотя сказал Анатолий, и Антонина Дмитриевна торопливо полезла в сумочку за блокнотом, приговаривая:
— Сейчас, Толя, сейчас…
Потом Анатолий тяжело вздохнул и спросил:
— Мать, Машка там?
— Ма… — Антонина Дмитриевна оглянулась и поймала испуганный Кискин взгляд. — Здесь. Рядом.
— Скажи ей… А, ничего не говори. Ждать она меня не будет, это я и так знаю. Ладно, проехали.
— Я найму тебе лучших адвокатов, я передачи тебе носить буду, приезжать, я…
— Все, мать. Я развернулся. Давай. Увидимся в суде, — грустно сказал старший сын. И фальшиво запел: — Таганка… Где ночи, полные огня? Таганка… Зачем сгубила ты…
— Толя…
Но в трубке уже было молчание. Антонина Дмитриевна вытерла слезу, сбегающую по щеке.
— Одумался, значит, — тихо сказала Татьяна.