Горюн говорил, пытаясь описать подробности бойни, вспоминая погибших во дворе харчевни, говорил сквозь боль, говорил вопреки всему. Кровь тоненькой струйкой сочилась из уголка его рта, но старый повар уже не замечал этого. Дважды голос его начинал затихать и дважды рядом со стариком оказывался Константинус, аккуратно вливавший в рот умирающего какое-то снадобье. Слезы боли текли по лицам повара и лекаря, но оба их не замечали. Иногда душа болит сильнее израненного тела.
Кровь все продолжала сочиться, голос повара начал затихать. Не знал Винт, откуда брал силы для этого рассказа старый Горюн. Ведьмак слушал лихорадочный, тихий шепот, и, только когда забытье овладело старым поваром, Ратибор почувствовал чужую руку на своем плече. Повинуясь лекарю, Винт шагнул в сторону, и третий раз чаша со странным, белым зельем оказалась перед почерневшими губами.
— Дай нож! — Голос Константинуса был тверд, и ни малейшего намека на заливавшие лицо слезы не было в нем. Повинуясь, без тени колебаний протянул ведьмак свой нож лекарю. Константинус вложил нож в правую руку умирающего и с силой сжал на рукоятке полуобугленные костяшки пальцев.
Медленно угасало дыхание, в сон уходил старый Горюн. Уходил в сон так, как уставший, наработавшийся в поле пахарь, скинув рубаху, щедро напитанную потом, и омывшийся водой, засыпает сном без сновидений. И в этом сне не будет ни усталости, ни боли. Разгладилось иссеченное морщинами лицо, перестала течь кровь, и на губы вернулась добрая улыбка старика.
Дико было ее видеть на обгоревшем лице, и сердце Ратибора сжалось в судорожной боли. Крепко сжимали рукоять ножа обугленные до костей пальцы. Как воин уходил старый Горюн. Да он и был воином, добрый повар, друг всех окрестных уличных мальчишек. И не важно, что два раза в жизни держал он в руках оружие.
Защищая свой дом от вражьего набега, почти мальчишкой, сжимал в руках Горюн топор. Копье степняка рассекло колено юноши, навсегда оставшегося хромым. На кухне забывал повар про свое увечье, и хромота в несгибающейся ноге не мешала ему творить чудеса у плиты. Поварята заглядывали в рот старику, ловя каждое слово Мастера. И когда в безумную ночь вновь обрушился огонь на родной дом, кухонный тесак и топорик для мяса стали оружием в крепких пальцах хромого старика.
Когда твой дом горит, то не нужно ждать и мешкать, нужно спасать тех, кто в нем живет. Ну, а когда твой дом горит от вражьей стрелы…
Молча стояли у ложа умирающего вор, ставший дозорным Черного Леса, и отравитель, ставший лекарем и ныне вновь вспомнивший свое старое искусство, подарив легкую смерть умиравшему в лютой боли старику. Пил боль израненного тела белый напиток, пил и не мог выпить до дна, сон сменил боль и стал вечным.