Удивляла беспричинная жестокость. Тела были искромсаны так, что зачастую сложно было даже разобрать, мужчина или женщина лежит в спекшейся от крови пыли. После боя нужно грабить, а не отрабатывать приемы рубки на трупах, от которых пользы уже никакой.
Или добыча оказалась так мала, что убийцы решили отомстить если не живым, так мертвым?
— Дорого далась победа, — заметил один из бродников, по примеру Гзака пешим пробиравшийся между трупов. — Вон сколько гридней навалено.
Действительно, вперемежку с телами половцев лежали тела русских дружинников, иссеченные саблями либо утыканные стрелами.
И это тоже удивляло. Русские не церемонились с телами врагов, но своих старались хоронить, не оставляя стервятникам. Что помешало сделать это здесь? Или спугнули? Тогда — кто?
Вернулись разведчики, кружившие вокруг разоренного стойбища.
— Мы нашли следы, — доложил один из них Гзаку. — Отряд небольшой, полусотни коней не будет.
— А у меня будет, — прошипел Гзак. — И я возьму богатую дань за каждую каплю пролитой здесь крови. Здесь не Русь, чтобы убивать просто так.
Гзак вскочил на коня и оглядел свой отряд.
— Отомстим зарвавшимся русичам?! — спросил-прокричал он.
— Отомстим!
— Да будет так! Ночью пойдем, утром их и накроем, полусонных.
Со следопытами во главе дикие половцы и бродники направились в погоню за отрядом русов, неведомым образом оказавшимся так далеко в Степи на погибель другим и, если удача будет с Гзаком, себе самим.
— Скажи, сын, — спросил Гзак, — как твой бог относится к мести?
— Он осуждает ее, — ответил Роман Гзич. — Он учит, что если тебя ударили по правой щеке — подставь левую.
— Дурак! Если тебя ударили по правой щеке — снеси башку тому, кто это сделал! Это — истина!.. Как и то, что ты — дурак вместе со своим богом!
Роман Гзич вспыхнул до корней волос, но промолчал. Следуя за отцом, он твердил про себя: «Подставь левую щеку... подставь... подставь...»
Только один всадник из орды Гзака не бросился сразу в погоню за ненавистными русскими. Это был высокий худой араб неопределенного возраста с длинным лицом, поросшим густой короткой бородой. Порванный в нескольких местах халат араба был когда-то дорогим и красивым, но это время давно стало историей.
Араб внимательно оглядел с седла залитое кровью стойбище, словно перед ним был товар на рыночном прилавке, бросил поводья, вытянул руки ладонями вперед и сказал на неведомом языке:
— Фтагн... Фтагн. Фтагн! Йяа! Фтагн-нгах айи, Ктугху!
Старый Бог, чье имя — Пламя, услышал призыв. Огненные языки сорвались с неба, упали к ногам араба и принялись метаться по земле в поисках пищи. Трещали, лопаясь от жара, нестерпимого даже для трупов, тела, причем огонь пожирал их с разбором, отдавая предпочтение погибшим русичам.