— Идет ли там еще бой, или уже все кончено? — спросил князь черниговский, и Святославу Киевскому не надо было пояснять, где это — «там».
— Жалеешь?
Голос великого князя звучал надтреснуто. Возраст, тут уж ничего не поделаешь.
— Боюсь. Грех мы содеяли перед Господом. Да еще через неделю после Пасхи...
— Снявши голову, по волосам не плачут. Думай не о тех жизнях, что забрал Господь, а о тех, что спасутся, раз закроем Степи путь на Русь.
— Стыдно... — повесил голову князь Ярослав.
Который раз за жизнь он признавался в подобном? Не в первый ли?
— Ой ли? — не поверил Святослав Киевский.
И то верно, как же он правил столько лет? Правитель с совестью — что жеребец холощеный. Видимость одна.
* * *
Игорь Святославич глядел на Миронега даже не с гневом, с брезгливостью.
— Сколько лет рядом, а вот на тебе, не знал, кто ты есть.
— Погляди лучше за князем рыльским, господин. Мне стало ясно, неужели сам еще не догадался?!
— Нет! — выдохнул князь Игорь, и не в ответ, а от отчаяния.
Рыльские дружинники, подчиняясь приказу своего князя, вливались в ряды черниговских ковуев, окружавших холм, на котором стояли кмети Буй-Тура Всеволода.
— Нет!
Это сказал уже не князь. Ковуй Беловод Просович, все время мотавшийся гонцом от Ольстина Олексича к князю северскому, так и остался при обозе, не поспев вовремя к своим. Теперь он с ужасом и отвращением смотрел за происходящим.
— Скажи, ковуй, — спросил Миронег, — когда ты узнал о готовящемся походе в Степь?
— За день до выступления, — ответил Беловод, не отрывая взгляда от происходящего на поле битвы. — Заболел кто-то, вот Ольстин и распорядился — заменить.
— Заметь, князь, — сказал. Миронег. — Единственный из ковуев, для кого действия Ольстина стали новостью, случайно оказался в черниговском отряде.
— Ярослав, — прошептал Игорь Святославич. — Зачем же...
— В Ярославе ли одном дело? — спросил, словно сам себя, Миронег.
— Да будут с нами Свет и Святая Неделя!
Голос Буй-Тура Всеволода был слышен по всему полю битвы.
— Уррагх! — кричали кмети, неприступной стеной встав на пути лезущих по склонам бродников и диких половцев. Оставив у подножия лошадей, бесполезных на скользких от крови склонах, те атаковали пешими, стараясь не столько перебить всадников, сколько покалечить их коней, подрезав им сухожилия.
Стрелы курян находили себе все новые и новые жертвы. Но колчаны пустели, и слышался уже звон металла о металл. Там кмети, отбросив осиротевшие без стрел луки, бились против наседавших врагов, часто также спешившись, встав спина к спине.
И катились навстречу ползущим снизу обезглавленные и искалеченные люди, напоминая, какая судьба ждет особенно настырных вояк.