Я помню это, потому что мне дороги такие воспоминания. Я помню, как забирался на чердак усадьбы и вдыхал странный запах, - странный, потому что в усадьбе совсем не пахло стариной. Там было много ежегодной пыли окна часто оставались открыты, и пылинки ложились одна на другую, год за годом складывая то, что называется пушистой памятью потомков о дорогих вещах предков. Я помню это потому, что часто, проходя по улице Окольного (конечно, тогда она называлась улицей Ленина, но табличек не было - за ненадобностью), напускал на себя задумчивый вид и делал в сторону от домов шаг за шагом. Всё дело в том, что у нас была совершенно замечательная дорога. Правильно сказать, что она взрослела вместе со мной. Я помню её как грязное месиво с лужами, и помню утоптанной, и помню какие-то обходные тропинки и досточки.
Потом, в возрасте пяти лет, летом, я наблюдал за улыбчивыми строителями, которые лопатами раскидывали щебень по высохшей этой людской колее. Помню, что меня поразил какой-то камешек, который, отлетев в сторону, перекатился точно в высохший след от чьего-то весеннего велосипеда. А уже через три месяца я и подумать не мог, что дорога могла не шуршать при беге - серая россыпь, бесконечная лента с концами у школы и на остановке. Так вот, я сделал шаг с этой замечательной дороги, а потом другой. А потом третий. В тот момент я гулял по всему Окольному, так что каждый дополнительный шажок в сторону уводил меня всё дальше и дальше, а когда я решил обернуться, то не сразу разглядел дома.
Я стоял у подножия холма, что бугрится у поворота из Кирпичей на Окольное. Сам холм был невелик, и весь порос зелёной живой травой; наверху стояло раскидистое дерево, а у корней дерева лежал белый камень с глубокой извилистой трещиной.
Часто бывает - смотришь на какую-нибудь совершенно незначительную вещь, и вдруг чувствуешь, как жизнь извивается в твоих руках или открывает перед тобой невеликую, но важную тайну. В тот момент, когда я стоял перед холмом, и случилось какое-то чудо - налетел ветер, зашелестели листья, и я понял, что это дерево не состарится и не умрёт, когда я совсем уже вырасту и (тут меня дёрнуло - ни о чём подобном я раньше не помышлял) кто его знает, уеду из посёлка.
Дерево и камень. Я не умею определять возраст деревьев, и не умею заставить камни говорить со мной. Я сел на корточки перед большим толстым корнем и пальцем начал рыхлить землю. Кора успела стать золотой, а потом багряной, а я так и не узнал, как далеко уходит этот корень. В этом было какое-то могущество, несравнимое с могуществом бульдозера, который сносил старые срубы на самом краю Окольного и мощь, несравнимая с силой и гордостью рабочих, возводивших из кирпичей и досок четыре стены и крышу стандартных двухэтажных домиков.