— Тогда мне бы хотелось перейти в ранг повыше, — с детской наивной улыбкой сказала Эмма и отступила в глубь комнаты, предвкушая удовольствие, которое получит, когда с размаху захлопнет перед ним дверь. Но не смогла этого сделать. — Полагаю, нам с вами этот вопрос уладить не удастся. Передайте его сиятельству, что я направляю жалобу в суд. Пусть английское правосудие решит, кто из нас прав. Еще раз до свидания.
Она смотрела ему вслед. Он шел, покачивая головой, всем своим видом выражая вселенскую скорбь. Эмма считала, что он переигрывает. Шут гороховый! Эмма, имевшая чутье на такого рода делишки, дала бы руку на отсечение, что, окажись этот человек в ситуации, когда, скажем, вдова, решив ему довериться, попросит его откопать спрятанные под землей покойным мужем сбережения, он, конечно, согласится, но при этом рука его не дрогнет, когда, откопав клад, он стукнет вдову той же лопатой по затылку.
Конечно, ее это не касается, но в интересах виконта знать, кому он поручает вести дела от своего имени. Из слов Блейни она поняла, что его сиятельство попал в историю, и она не сомневалась в том, что Блейни постарается извлечь максимум выгоды из затруднительного положения своего хозяина.
И тут Эмма поняла, что переживает из-за человека, который переехал ее ягненка и оставил беднягу умирать на дороге. Более того, он воюет с ней из-за денег, которые должен был отдать не моргнув глазом, да еще и с извинениями. Тряхнув головой, Эмма вновь принялась месить тесто. Все лучше, чем думать о виконте, который того не заслуживает.
Джон не слишком охотно объяснил Эмме, где и как подавать заявление в суд. В середине декабря Джон и Генри Гейне, другой мировой судья, должны были встретиться на малой сессии в городском суде, который заседал в помещении приходской церкви. Немного смущающим обстоятельством было то, что от имени виконта выступал его лондонский поверенный. Он объяснил, что оказался в замке виконта случайно, просто приехал погостить, и его участие в заседании — «всего лишь долг вежливости».
В целом процесс оказался более напряженным, чем ожидала Эмма. Никто, в том числе и Джон Такер, не хотел портить отношения с «лордом и джентльменом», который «ничего не помнил о том, что кого-то сбивал». Эмме пришлось сражаться одной против всех, и она делала это и гордилась собой.
Эмма избрала верную тактику. При каждом удобном случае она повторяла:
— Это была его карета, я ясно видела герб. Карета новая, сверкающая свежим лаком. Я видела ее собственными глазами. Карета виконта Монт-Виляра сбила и переехала моего ягненка.