Вернувшись в салон, Беркович спросил у Берты:
— А где же мастерская? Где ваш брат работал?
— Здесь — никогда, — покачала она головой. — Мастерская у Абрама в Тель-Авиве. Он любил шум улицы, звуки города его вдохновляли.
Беркович присел на край огромного кожаного кресла и задумался. Он не увидел ничего, что могло бы пройти мимо внимания эксперта Хана. Какая-то бумага лежала на видном месте на круглом столе у окна, но даже издалека было видно, что это присланный по почте счет.
— Вам нравятся картины брата? — спросил Беркович, чтобы прервать затянувшееся молчание.
— Нет, — отрезала Берта. — Правда, после первого инсульта Абрам стал рисовать лучше. Я хочу сказать — реалистичнее. Он даже мой портрет сделал, очень натурально. Но эти картины — в мастерской. А то, что видите — старье, работы двадцатилетней давности, Абрам тогда увлекался абстракциями.
— Когда я вступлю в права наследства, — добавила она твердо, — то сниму эти картины и сложу в кладовой. Они меня раздражают.
Берковича они тоже раздражали, хотя он и не мог сам себе объяснить причину. Нормальные абстракции, линии и пятна, что-то они наверняка символизировали в свое время, сейчас вряд ли поймешь, и спросить уже не у кого.
— Скажите, Берта, — сказал Беркович, — а кто отправлял письма, которые писал брат?
— Гита отправляла. Но в последние дни Абрам никому не писал, отправить завещание по почте он не мог, меня полицейские уже об этом спрашивали.
— Не сомневаюсь, — пробормотал Беркович. Эксперт Хан был человеком дотошным и наверняка не упустил ни одной возможности.
— Я пойду, извините, — сказал старший сержант, вставая.
— А зачем вы, собственно, приходили? — настороженно спросила Берта.
— Думал, что-то придет в голову, — пожал плечами Беркович. — Всего хорошего.
По дороге к двери он остановился у одной из картин, в центре которой были три пятна — красное, желтое и синее — а фоном служила мешанина размазанных по холсту цветных полос. По мнению Берковича, это можно было назвать «Сон сумасшедшего», но на рамке не было названия и проверить догадку не представлялось возможным. Беркович бросил взгляд на подпись художника и вышел за дверь. На улице тоже была мешанина красок — рекламы, зелень, небо, живой, не абстрактный мир.
Подойдя уже к машине, Беркович вспомнил деталь, которая бросилась ему в глаза в салоне и на которую он не обратил внимания.
— Черт! — сказал старший сержант и чуть ли не бегом вернулся обратно.
— Простите, — бросил он удивленной Берте и начал переходить от картины к картине. Пройдя по второму кругу, Беркович удовлетворенно улыбнулся и, еще раз попрощавшись с ничего не понимавшей женщиной, покинул виллу.