Яков Иванович отдал свою машину для отправки немецких летчиков. Когда машина, покачиваясь, побежала по лугу, «ястребки» свечками взмыли вверх. Там, в небесной выси, они развернулись и полетели на восток к своему аэродрому.
Возвратились на КП в полночь. Сказав, что хочет поразмяться, Яков Иванович направился по дороге к лесу. Все волновало его: и обстановка на границе, и эти немецкие летчики, и особенно положение с укрепрайоном. «Неужели командование не знает, что укрепрайон к бою не готов? Неужели ему неизвестно, что некоторые доты не имеют вооружения и личного состава?» – спрашивал себя Железнов и не находил ответа.
Утром он написал письмо о своих сомнениях, изложив свои предложения, и направил его высшему командованию.
Яков Иванович в лагерь отдыхать не пошел, а постелил свое одеяло в сарае на свежее сено, еще хранящее аромат луга.
Заснуть он, однако, не мог: его взволновал странный ответ, полученный из Минска. На письме, в котором он сообщал начальству о состоянии укрепрайона, кто-то наискось размашисто написал: «Тов. Железнов! Это нам известно. Не паникуйте. Выполняйте то, что вам приказано». Под резолюцией вместо подписи стояла заковыка, похожая не то на букву «П», не то на букву «Н».
Возмущение охватило Якова Ивановича так сильно, что, занятый своими мыслями, он даже не услышал, как к сараю подошел широкоплечий солдат и здесь же, у стены, растянулся на нескошенной траве.
…Солнце уже висело над лесом, его лучи ярко сверкали в окнах хаты батальонного командира. Из лагеря доносилась песня. Она-то и загнала сюда этого солдата, чтобы здесь, в тиши, подальше от товарищей, наконец-то написать заветное письмецо.
На качающемся цветке запоздалая пчела собирала мед, пробовала каждую тычинку. Потом потерла лапкой головку и улетела.
«Хорошо бы сейчас к деду Гуре на пасеку!» – подумал солдат, и потянулась его мысль в родные места, в колхоз на Витебщину, на скошенные заливные луга с пахучими стогами, на широкие поля с поспевающими хлебами, где не одно лето водил он трактор.
Уходя в армию, оставил Николай под старыми яблонями пять ульев. «Поди, сроились теперь? Да мать небось упустила рой. Где ей с пчелами возиться? Ведь на руках дети. Может, дед Гуря догадается?» И ясно представились Николаю его изба с синими наличниками, розовые цветы высокой мальвы под окнами, обветшалый серый заборчик палисадника. Вот мать месит тесто, брательник Лешка готовит на рыбалку снасти, сестренки Нюрка и Фимка в ляльки играют, а может быть, на стол собирают. У стола, повизгивая и помахивая хвостом, крутится лохматый Шарик… А Фрося? Фрося, наверное, сейчас с девчатами возвращается с покоса. Песни поют… И вдруг зазвенело в ушах у солдата: