В наступающих сумерках лошади шли не спеша. Видимо, дорога была им хорошо знакома — Самвел отпустил узду и дремал к седле. Борис последовал его примеру. Невдалеке печально и язвительно захохотал филин. Самвел встрепенулся и, приложив ладонь ко рту, ответил таким же хохотом. На тропу выскочил коренастый джигит в черной черкеске, сказал что-то по-грузински. Самвел ответил ему, похлопав лошадь Бориса по крупу.
— Кто это? — очнулся Борис от дремы.
— Часовой.
— А почему он смеялся?
— Я сказал, что везу барашка на шашлык.
Тропа привела на просторную лесную поляну. В одном её конце струился ручей, чуть поодаль был разбит шатер. Из шатра, услышав подъезжающих, выскочили несколько мужчин, передергивая на ходу затворы винтовок Узнав Самвела, они опустили винтовки, заговорили по-грузински.
— Ну вот, генацвале, — сказал Самвел, расседлывая коня, — мы и дома. Здесь тебя никто не тронет — ни бандиты, ни турки, ни англичане. И паспорт тебе здесь в горах не понадобится. Здесь — свобода.
Борис заметил, как изменился Самвел — в повадках его исчезла суетливость, здесь, в этих строгих горах, среди себе подобных, он был на месте. Неподалеку, в зарослях, раздалось жалобное душераздирающее мяуканье.
— Что это? — вздрогнув, спросил Борис.
— Это? — равнодушно оглянулся Самвел. — Как это по-русски называется. Большая кошка, в лесу живет…
— Рысь, что ли?
— Да-да, рыс.
Стемнело. На поляне разожгли костер, принесли бурдюк домашнего вина, лаваш, овечий соленый сыр. Мужчины расселись у костра, выпили темно-красного терпкого вина и запели. Многоголосая грузинская песня, мужественная и печальная, наполнила лесную поляну, как церковный предел. Небо усыпали крупные южные звезды.
Борис осознал, что давно уже не чувствовал такого покоя, не чувствовал себя в такой безопасности, как здесь, в горах, среди аджарских разбойников.
Самвел понял его чувства, отразившиеся на лице. Прервал пение и сказал:
— Эх, генацвале, оставайся здесь. Здесь никого нет — только горы и свобода… — Но тут же сам себе ответил:
— Нет, не сможешь ты здесь жить: абреком нужно родиться. Поживешь два-три дня, пока там не затихнет, потом отвезу тебя в город, а там уж — твоя воля.
Мужские голоса снова слились в прекрасную песню, и где-то в чаще этой песне ответила мяуканьем рысь.