— Как он? Разговаривает со скотиной?
— Разговаривает.
— Слава те Господи! — кланяясь иконам, перекрестилась мать.
За ужином отец сказал ей:
— Следить надоть — корова не ныне-завтра отелится.
— Я приметила, — согласилась мать.
Больше за ужином слова не было сказано. Глухо стукали деревянные ложки об алюминиевую чашку да слышались прихлебывания. Отец, выйдя из-за стола, как обычно, три раза широко перекрестился, сел на сундук, стал вертеть цигарку, задумчиво уставившись в пол. Закурил от лучины, еле освещавшей избу, и поднялся, сказав вслух самому себе:
— Идти надоть…
— Куда эта? — обернулась от судника мать. Егор догадался, что она все время следила за отцом, прислушивалась.
— Не далёко.
— Сиделбы… Прищемил…
Отец не ответил, надел полушубок, шапку, достал потертые меховые рукавицы, на пороге приостановился, глянул на Егора, хотел что-то сказать, но промолчал, вышел.
Егор тоже потянулся к шинели. Скоро встреча с Настенькой.
— А ты куда?
— На улицу.
— Какая тебе улица теперь? Не празник, небось…
— Комсомольцы ничего не признают, — поддержала мать сноха. — Песняка режут, как в празник.
— То комсомольцы, — вывернула мать. — Анчутки проклятые, отродья анчихристовы!
— Мам, и я комсомолец, — тихо признался Егор.
Мать повернулась к нему, опустила руки. С тряпки, которой она мыла посуду, стекала, капала на пол вода. Егор засмеялся, подошел, обнял ее, прижал к груди, поглаживая ладонью по спине.
— Видишь, не все комсомольцы анчихристовы дети. Рази ты анчихрист, а я анчутка?
— Зачем ты? — жалобно прошептала ему в грудь мать.
— Мам, я за новую жисть воюю, а потом… потом буду строить ее, новую жисть.
— Кому она нужна такая жисть? Большакам-коммунистам? Рази власть дана, чтоб изгаляться над народом? Ежли они себя народной властью величають, должны народ защищать, а не измываться над ним… Видал, каково при новой жисти. Зубы на полку клади. Не нужна нам такая жисть!
— Мам, это сперва трудно. Сметем всех, кто мешает, и зачнем жить по-новому.
— Охо-хо! Дай Бог, дай Бог… Но чо-то дюже не верится…
Звезды на небо крупные высыпали, перемигиваются. Снег бодрячком повизгивает под ногами. Хорошо шагать по вечерней деревне. Собаки то тут, то там взгавкивают. Окна изб в большинстве своем черны. Только кое-где теплятся, горит лучина. Керосина почти ни у кого нет. А у кого есть, бережет на черный день: время такое, что черные дни на пороге стоят. Облюбуют дом, только успевай отворять ворота.
К Настеньке идти еще рано, попозже договорились встретиться, и Егор решил заглянуть с Ваняткой на гулянку.
— У кого ребята собираются теперь? — спросил Егор у брата, шагавшего рядом уверенно.