— Хэ, — вытер губы рукавом Мишка, повернулся к попу, спросил ласково, поигрывая молотком: — Ну, батюшка, отрекаешься от своего Бога? А? Будешь молиться на меня?
Отец Александр покачал головой, торопливо, решительно поднялся с лавки, перекрестился широко, быстро говоря:
— Храни мя, Боже, ибо я на Тя уповаю! Да не скажет враг мой: «я одолел его». Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь! — перекрестился и спросил у Чиркуна: — Где крест мой?
Мишка снова растерялся.Он, должно быть, надеялся сломить попа, заставить отречься от Бога, не ожидал такого поворота, но и остановиться не мог.
— Жалкую, что ночь! Быстренько бы сварганили крест… Но я тебя на стене распну. Становись! — указал Чиркун на беленую мелом перегородку, отделяющую прихожую от горницы.
Поп послушно шагнул к стене мимо лежавшего на полу Егора, прижался к ней спиной, раскинул руки. Глаза он закрыл, выставил широкую, с проседью, бороду. Шептал, молился про себя. Губы и борода шевелились.
— Андрей, держи молоток! Пришпиль его к стене!
Белый Шавлухин схватил стакан со стола, глотнул торопливо. Но не пошел в него самогон, отрыгнулся, полезло из Андрея все, чем он закусывал. Зажал он рот и выскочил в сенцы. Тогда Мишка протянул молоток насмешливому плясуну:
— Может, ты возьмешься?
— Ты Бог, ты и твори, — усмехнулся плясун.
— Трусы, слабаки! — радостно воскликнул Чиркун. — Смотрите сюда!
Он подошел к попу, подставил ржавый гвоздь к его растопыренной, прижатой к стене ладони, размахнулся молотком и с плеча врезал по гвоздю. Кровь брызнула на белую стену. Мишка успел стукнуть еще раз. Егор рванулся, что есть сил, выдернул руку из утирки, вскочил, и даже не ударил, отшвырнул Чиркуна к суднику. Красноармейцы мгновенно насели на Егора сзади, как собаки на медведя. Анохин крутился, бился, мотал их по прихожей, сбивая табуретки, лавки, и не заметил, как комната заполнилась людьми. Треснул револьверный выстрел. Шум, крики. Егор вырвался, поднялся с пола. Прихожая была забита кричащими, суетящимися мужиками. Из сеней тоже шум доносился, возня. Втащили связанных, пьяных Пудякова и Андрюшку. Красноармейцев и Мишку тоже скрутили, связывали на полу. Плачущая навзрыд попадья, которая позвала мужиков, поддерживала у стены бледного священника, а брат Егора, Николай, пытался вытащить гвоздь. Кровь текла из ладони. Наконец вырвал Николай гвоздь. Стали промывать керосином рану, накладывать паутину, перевязывать чистой тряпкой. Шум стоял в комнате по-прежнему. Матерились, угрожали расправой красноармейцы. Командовал мужиками Трофим Булыгин, плечистый крепыш с русой, короткой бородой, с револьвером в руке, отобранным у Мишки. Он приказал: