— Изверг! Кровопийца!
Егор зажал ей ладонью рот.Она укусила его. Отдернул руку, но не выпустил ее, успокаивал, говорил вполголоса:
— Любаша, милая, о сыне подумай… Любаша, молоко пропадет… Угомонись… Все хорошо. Все хорошо будет. Отпустят сейчас Николая… Угомонись…
Успокаивал и тянул подальше от двора Гольцова, от смеющихся красноармейцев. Больше всего боялся, что вспылит Маркелин, и черт знает что может сделать. Успокоил малость, проводил до конца Хутора.
— Иди к матери, пусть поскорей Чернавку продает… А так ты и себя и Николая загубишь. Беги домой, и быстрей, быстрей… Времени почти не осталось…
Шашку он отобрал у снохи. Сам Бог прислал ему ее. Осталось улучить момент и снести голову Чиркуну. А там будь что будет. Все равно жизнь пропала.
— Это твоя шашка? — спросил Маркелин, когда Егор вернулся к сараю.
— Моя…
— Та, что Тухачевский подарил? Дай-ка взглянуть, — протянул он руку.
Анохин нехотя отдал ему шашку. Маркелин про себя прочитал надпись, покрутил клинок в руке, помахал в воздухе, одобрил:
— Хорошая игрушка.
К нему, запыхавшись, подбежала молодая полногрудая женщина в сером грязном платке, протянула деньги, выдохнула:
— Сергей Жариков!
— Выпустите Жарикова! — приказал Маркелин. Шашку он не вернул Егору, а Анохин не решался попросить ее. Вернет сам.
Люди несли деньги, забирали мужей, сыновей. Приходили одни бабы, только Акима Поликашина сын выручил, рослый мрачный сорокалетний мужик.
Маркелин принимал деньги с таким видом, будто делал великую милость крестьянам, уступал им, благодаря своему мягкому сердцу, мол, другой бы на его месте поступил жестко. Большинство баб кланялось ему, благодарило.
Егор поглядывал на луг в сторону Угла: матери не видать. Стало покалывать в груди, лихорадочно мелькнуло в голове: тронет брата, вырву шашку, рубану.
Набил карманы деньгами Маркелин, посмотрел на луг — не видно никого, глянул на часы:
— Час минул… Сколько там осталось? — спросил у мордастого красноармейца, выпускавшего крестьян из сарая.
— Шестеро.
— Выводи их сюда.
Понуро вышли мужики. Николай тоже головы не поднимал.
— Не хотят выкупать вас родственники! — насмешливо обратился к ним Маркелин. — Не нужны им заговорщики и бунтовщики. И Советской власти не нужны бунтовщики! Значит, быть расстрелу… Взять его, — указал Маркелин на Митька Павлушина.
Мордастый и еще один красноармеец ухватили за руки Павлушина, потащили к омету.
— Первое отделение, стройся! — выкрикнул Mapголин.
Была надежда, что он, как и в прошлый раз, зимой, «шуткует». Думал, наверное, об этом и Митек Павлушин. Страха он не выказывал, хотя лицо побелело малость и покрылось потом.