— Ось лихо!
— Вы не украинка ли? По вашему говору не похоже.
— Нет, я коренная великоросска. Но я обожаю украинцев! И еще кавказцев, особенно осетин, ингушей. Малорусского языка я и не знаю, но ужасно люблю вставлять украинские слова, обычно ни к селу, ни к городу, как только что. И ругаться чудно умею. Вы не верите? «Щоб тебя пекло, да морило!..» «Щоб тебя, окаянного, земля не приняла!..» «Щоб ты на страшный суд не встал!..»
— Да это всё великорусские слова плюс «щоб». Так и я умею, — сказал Тонышев. Обоим было весело.
— А вы говорите «сиверко». Разве вы вологодский? Или где это у нас так говорят?
— Нет, это моя мать была родом из северо-восточной России, и у нас в семье осталось это слово. А я родился в Петербурге.
— Я тоже.
— Но возвращаюсь к театру. Я когда-то видел в Киеве малороссийскую труппу. Они тоже ставили макулатуру, такую же, как та, что преобладала и в наших столичных театрах. Но как ставили и как играли! Заньковецкая могла дать нашей Комиссаржевской «десять очков», как говорится в Чеховской «Сирене».
Люда горячо вступилась за Комиссаржевскую:
— Я ее обожаю! — сказала Люда. Она по особенному произносила это слово: «Аб-ба-жаю!». — Комиссаржевская наша, она понимает чаянья нашего времени. Божественная артистка!
— Едва ли «божественная». Конечно, и она очень талантлива, хотя тоже мало смыслит в литературе.
— Уж очень вы строгий судья, Алексей Алексеевич! Да вы сами не пишете ли?
— Только докладные записки. Правда, веду дневник.
— Вот как! О чем же?
— Не о мировых проблемах. Просто о том, что вижу и слышу. И, разумеется, только для себя.
— Так говорят все авторы дневников, а потом печатают. Но вы любите литературу?
— Чрезвычайно. Имею библиотеку тысячи в две томов. Я немалую часть своего дохода трачу на книги и на переплеты. У меня слабость к переплетам, есть даже работы самого Мишеля.
— Но ведь как дипломат вы часто переезжаете. Неужели всё с собой перевозите?
Он вздохнул.
— Вы попали в больное место. Да, перевожу и книги, и обстановку. Я думал, что в Париже пробуду долго, и устроился прочно. Нашел квартиру с собственным садиком в Пасси, где еще мало кто живет. На отделку потратил все свои сбережения, даже влез в долги магазинам. Теперь, конечно, всё уже выплатил. Так вот, переезжай в Вену!
— Хорошая у вас квартира?
— Не сочтите за хвастовство: чудесная! И картины есть. Поверите ли вы, что я купил Сезанна за сто франков? А он по гению равен величайшим художникам Возрождения. Отчего бы вам не взглянуть? Сделайте одолжение, побывайте у меня.
«Однако!» — подумала Люда. — «Темп берет уж очень быстрый! Даром стараешься!»