Хотя управляли они вовсе даже не без пользы. Когда в 1734 году Россию постиг жестокий голод, велено было у хлеботорговцев отбирать хлеб и продавать его народу без взыскания казенных пошлин. Когда спустя три года, после страшных пожаров, вздорожали строительные материалы, был издан указ, запрещавший дальнейшее повышение цен. Составлена была опись всем заповедным лесам в государстве, а затем даже сделано расписание заповедных лесных пород. За их порубку назначены строжайшие наказания, вплоть до битья кнутом и ссылки в Сибирь, а голые степные места предписывалось засевать лесными семенами и устраивать там лесонасаждения. Да разве только это?! Несть числа благим деяниям, свершаемым от имени императрицы Анны ее верным слугой и возлюбленным, этим немцем… Измена православию при нем сурово наказывалась: смертная казнь полагалась за богохульство; однако ж пленных персиян и турок силой обращать в православие не дозволялось.
«Бог свидетель, как я устал от жизни в самой высшей степени! — подумал Бирон. — Годы, немощи, государственные заботы, труды все увеличиваются, и я не вижу возможности иначе от них избавиться, как только смертью. Вся тяжесть дел падает на меня, так как Остерман то и дело в постели, а ведь все, однако, должно идти своим чередом. Отказаться совсем от мира и кончить жизнь в уединении — вот постоянное мое желание!»
Он любил так думать, часто думал так и сейчас вздохнул не то разочарованно, не то облегченно: именно потому, что никто не мог исполнить этого его «самого заветного желания»…
Внезапно под ноги Бирону подвалил какой-то клубок, но тотчас с разноголосым смехом откатился в сторону и рассыпался на несколько нелепо одетых, хотя и вполне взрослых людей. «Русских отчего-то не возмущает, когда представители родовитеиших семейств идут в шуты к императрице», — брезгливо подумал Бирон, ледяной улыбкой отвечая на кривлянья, которыми сопровождались поклоны многочисленной шутовской братии, которую непрестанно привечала императрица. Только уродливая калмычка Анна Ивановна, прозванная Бужениновой за страсть к копченому мясу, здесь происхождения подлого, да еще арап с черным лицом, да черемиска в народном платье. Ну а их сотоварищи по шутовскому колпаку? Вот старик, князь Голицын, согнулся вдвое, чтобы на спину ему способнее было вспрыгнуть князю Волконскому. На него вскарабкался весельчак Иван Балакирев, отшвырнув в сторону графа Апраксина, да так, что тот забавно растянулся на полу и завопил, заглушая нестройные звуки скрипки. На скрипке упражнялся еще один шут, итальянец Педрилло, в то время как его собрат д'Акоста поощрял играющих в чехарду ударами кнута. Ему помогал маленький Карл Бирон, хохоча во все горло. Не отставал от шутов и почтеннейший человек, генерал-лейтенант Салтыков. Он знал, что императрице по душе его искусство делать из пальцев диковинные фигуры и вертеть правой рукой в одну сторону, а правой ногой — в другую, ну и старался выказать свои таланты изо всех сил.