Для дебюта в школьном театре Тамара и ее одноклассник Козлов танцевали pas de deux из старого балета «Своевольная жена».
Это было серьезное испытание, и Тамаре потом говорили, что она была смертельно бледна, несмотря на щедрый слой румян на щеках. В этом не было ничего необычного: бледность была у нее признаком волнения, и даже после напряженных занятий в классе, когда все девочки краснели, как свекла, она только бледнела еще больше. На дебюте присутствовал почти девяностолетний Христиан Петрович Иогансон — знаменитый преподаватель, легенда школы, учивший и отца Тамары, и многие поколения танцовщиков.
— Предоставьте эту девочку себе, не учите ее. Ради бога, не пытайтесь отполировать ее природную грацию. Даже недостатки — продолжение ее достоинств! — сказал он.
Впрочем, она и не думала перестать учиться! И вновь и вновь появлялась на сцене. Роли становились все серьезнее. А в галаспектакле в честь приезда в Россию президента Французской республики она выступила в pas de trois вместе с Михаилом Фокиным, бывшим тогда первым танцовщиком, и Екатериной Седовой, которая была неофициально признана примой-балериной. Во время репетиций на Тамару обратила внимание знаменитая Ольга Преображенская.
— Ну, юная красавица, — говорила она Тамаре, — начинай! Покажи, на что ты способна! Следи за своими руками, если не хочешь, чтобы партнер недосчитался нескольких зубов.
Кстати о руках. В каждой профессии есть свои тонкости бытового уровня. Лидия, лучшая подружка, дебют которой после окончания школы состоялся раньше, чем выступление Тамары, предупредила, чтобы она подстригла как можно короче ногти, чтобы не поцарапать партнера… «
Дебютным спектаклем выпускницы Карсавиной в Мариинском театре стал балет «Жавотта» Сен-Санса. Кажется, Гердт волновался даже больше, чем она!
— Не стойте на месте, разогревайтесь, — твердил он беспрестанно. — Смелее!
В тот вечер среди зрителей были родители Тамары, брат Лев, которого с трудом удалось вырвать из бездн философии, в изучение которой он погружался все с большим пылом[1], а еще нянюшка Дуняша. Впрочем, ее скоро пришлось вывести из зала, потому что, увидев на сцене Тамару, она принялась громко рыдать…
Что и говорить, Тамара была необычайно трогательна — грациозная и в то же время немного неуклюжая, со слишком длинными руками и ногами, с гладкими черными волосами, обрамляющими детское личико, бледное и чрезвычайно серьезное, с неискоренимой привычкой поднимать треугольниками брови… Мама называла Тамарины брови accent circonflexe[2] и безуспешно пыталась отучить дочь от ее привычки, уверяя, что у нее непременно появятся морщины на лбу. Впрочем, публика чрезвычайно доброжелательно отнеслась к этой трогательности, застенчивости и наивности, Тамара получила куда лучший прием, чем ожидала. И вот вскоре она последний раз надела саржевое платье пансионерки, заплела косы и отправилась на благодарственный молебен в церковь училища… Теперь она стала признанной актрисой Мариинского императорского театра.