Иерусалимский ковчег (Арсаньев) - страница 24

— Что с вами? — поинтересовалась Аксакова.

— Нервы, — я улыбнулся как можно любезнее. — Вы ведь тоже готовы расплакаться!

— Даже не знаю почему, — ответила Анна. — Виталий-то интересовался мной только корысти ради!

— Вы считали его мошенником?

— Ну что вы, — возмутилась Аксакова. — Это, пожалуй, сказано слишком громко! — она улыбнулась и рукою поправила и без того безукоризненную прическу. — Виталия погубило его пагубное пристрастие, — сказала она даже с некоторым презрением. — Он обещал мне бросить играть. Я ведь как-то ссудила ему семьсот рублей, — Анна махнула рукой. — Но все без толку!

— Вы уверены в том, что он покончил с собой?

Анна вспыхнула и пролепетала:

— А вы полагаете, что?..

— Я только интересуюсь, — сказал я в ответ.

— Но это очень странно, — заметила Анна Александровна. — Хотя…

Я насторожился, мне показалось, что девушка что-то знает, но не решается мне сказать.

— Вы вспомнили что-то подозрительное? — поинтересовался я.

— Я видела его в обществе странного человека, типа пренеприятнейшего… По-моему, он промышляет себе на жизнь чем-то грязным, мерзким, — Анна сморщила свой очаровательный носик. — Мне кажется, что он шулер, — добавила девушка вполголоса, словно считала это слово неприличным в устах воспитанной девицы, каковою она считала себя.

Я заключил, что наш разговор удался, и покинул Анну вполне довольный собой, особливо от того, что ее знаменитые тетушки так и не появились. Паче всего меня радовало отсутствие Авроры Вениаминовны.

В карете, уже оставив Сергиевскую улицу далеко позади, я вспомнил про записки Виталия, заглавную букву «А» и цифру семьсот. Выходило так, что под этой буквой Виталий обозначил свою невесту.

— Где ты познакомилась с Анной? — обратился я к Мире, погруженной, похоже, в собственные невеселые мысли. Индианка не сразу меня услышала.

— Мира! — снова позвал я ее.

В этот раз Мира отозвалась:

— Вы о чем-то спрашивали, Яков Андреевич?

Я кивнул и повторил свой вопрос.

— Меня с ней познакомил Рябинин, — невозмутимо ответила индианка, словно говорила о вещах само собой разумеющихся.

Серж Рябинин, мой приятель, гвардейский офицер, жгучий брюнет с цыганскими глазами, с некоторых пор сделался ее поклонником, которому она так и не удосужилась ответить взаимностью, но тем не менее благосклонно принимала его ухаживания.

— И какое же отношение он имеет к Аксаковой? — осведомился я, начиная уже терять терпение. От дела Виталия Строганова у меня к этому времени голова кругом пошла.

— Самое непосредственное, — сказала Мира, поправив кружевные манжеты.

— А нельзя ли конкретнее? — я весь уже превратился в натянутую пружину, готовую вот-вот лопнуть.