Американцы и взявшие их в плен русские довольно долго стояли не шелохнувшись. Мороз буквально высасывал жизненные соки из их обнаженных лиц. Шефер задавал себе вопрос, так же ли хорошо защищают от арктического холода эти толстые суконные шинели русских, как американцев их фантастические пластиковые костюмы. Наверное, нет, подумал он, но все равно их одежда не так уж плоха. Резкий контраст между теплом всего тела и замерзавшим лицом был очень неприятен.
Снова послышался топот, но возвращался только кто-то один, и его шаг был далеко не строевым. Шефер повернулся и увидел появившегося в дверном проеме Стешина. Парень пошатывался, его лицо было почти таким же белым, как снег.
— Лейтенант, — заговорил он, — они все мертвы, как и говорил этот американец. Но дело хуже. Трупы подвешены к потолку, словно туши забитого скота. Всюду кровь.
Лейтенант в бешенстве сверкала взглядом, переводя его с Шефера на Стешина и обратно, затем приказала:
— На караул! Стрелять без предупреждения в любого, кто потянется к оружию или сделает хотя бы шаг. Я должна взглянуть сама.
— Не двигаться, — перевел Шефер американцам. — Она только что приказала снести вам головы, если кто-то шелохнется. — Он заложил руки за голову, полагая, что так будет просто безопаснее.
Лейтенант одобрительно кивнула, опустила оружие и направилась к входу в здание.
Стешин не отставал от шагавшей по восточному коридору лейтенанта Лигачевой. Она повернула направо в проход к центральной зоне обслуживания. Впереди виднелся слабый свет американского фонарика, позади осталось небо полярной ночи, но ей был знаком каждый квадратный сантиметр помещений насосной станции.
Сержант Яшин стоял в дверном проеме зоны обслуживания, направив АК-100 в темную пустоту. Он повел лучом фонаря по полу от своих ног, затем стал поднимать его вверх.
Лигачева проследила путь пятна света и увидела подвешенные на балках трупы, на них поблескивали сосульки замерзшей крови.
— Я нашел стреляные гильзы на полу, — доложил Яшин. — Нет никаких признаков того, кто это сделал.
— Шапорин, — сказала Лигачева, узнав лицо, покрытое льдом и спекшейся кровью, — и Лесков, Веснин...
— Они здесь все, лейтенант. Двенадцать трупов, бригада в полном составе. Даже собаки Сальникова.
Лигачева была не в силах оторвать от трупов взгляд.
Она вспомнила, как впервые появилась на Ассиме предыдущим летом. Вспомнила, как солдаты и рабочие подшучивали над ней, единственной женщиной на станции; как большинство из них, одни раньше, другие позднее, пытались затащить ее в постель — даже женатые, которых где-то в Москве или Санкт-Петербурге дожидались жены. Она отвергла все их домогательства, обрекая себя на одинокую жизнь в полной изоляции. Но этого не произошло: к ее категорическому отказу отнеслись с уважением, молчаливое отношение к насмешкам было воспринято как признак силы. Вскоре оскорбления прекратились.