— Вы говорили, аркон, что непорочные сестры прекрасно поют. Есть ли записи их хора? Я мог бы кое-что приобрести… вместе с тканями и драгоценными камнями… Расчет — в платине.
Он посмотрел на меня с недоумением, подозревая новую ловушку, но мысль о платине согрела его сердце. На миг мне стало его жаль — но лишь на один-единственный миг. Подумав о тех бесконечных годах, что Киллашандра провела за мытьем кухонных котлов, я настойчиво произнес:
— Ну, что же насчет записей?
Жоффрей молча уткнулся в свой компьютер и через пару минут напряженных поисков пробормотал:
— Кое-что есть… В прошлом году была записана оратория “Поражение ереси”… и еще — благодарственные гимны…
— Гимны не надо, а оратория сойдет, — молвил я. — Ее название кажется мне символическим… Беру!
— Зачем она вам, капитан? Насколько я понимаю, вы не горите желанием бороться в ересью в иных мирах? К тому же запись — предмет священный, и я не могу отдать ее меньше, чем за… хмм… пятьдесят граммов.
— Беру! — повторил я, и сделка свершилась. Я мог позволить себе эту маленькую роскошь — ведь я сторговал Киллашандру на полкилограмма дешевле запрошенной цены. Значит, я мог купить целый десяток этих священных ораторий.
Аркон Жоффрей с подозрением уставился на меня:
— Возможно, теперь вы скажете, к чему вам эта запись? Ей надо внимать, преклонив колена и устремляясь сердцем к Божественному… Я надеюсь, она поможет вам сразить дьявола в собственной душе, и…
— Не надейтесь, — — отрезал я. — Этот хор будет звучать в моей спальне в брачную ночь. Вместо эпиталамы Гименею, если вы знаете, что это такое. Вот так я и развлекался целых два дня, стараясь сочетать приятное с полезным и прищемить аркону Жоффрею благочестивый хвост.
* * *
Наступило утро, когда я встретился с Киллашандрой — точнее, с ее топографическим изображением. В телесном плане моя суженая еще пребывала в обители непорочных сестер, а я находился на капитанском мостике “Цирцеи”, у голопроектора. Предполагалось, что наша беседа состоится наедине, но я не сомневался, что целая дюжина благочестивых гусениц торчит сейчас у экранов, внимая каждому нашему слову. Впрочем, мне было на это наплевать. Прелестное личико Киллашандры возникло передо мной. В ее зеленых глазах горел колдовской огонь, короткие рыжие локоны казались пламенным ореолом.
— Доброе утро, девочка. Ты знаешь, кто я?
— Ты — моя награда за терпение. Я могу любить или не любить тебя, но ты все равно моя награда!
Что ж, по крайней мере, она была искренней; она не лгала и не пыталась внушить мне, что с первого взгляда пылает необоримой страстью. Лицемерие — один из самых мерзких пороков, и я был счастлив, что он не коснулся моей Киллашандры.