Теперь наступила очередь Шандры.
— Я, Киллашандра Лонг, рожденная на Мерфи, беру тебя, Грэма Френча, капитана и владельца космического корабля “Цирцея”, в супруги, и союз наш будет столь длительным, насколько захотим мы оба.
Я обещаю любить и почитать тебя, носить твое имя и подчиняться тем приказам, которые ты, как капитан корабля, можешь отдать мне — во все дни, пока действителен наш брак.
Я обещаю, что не стану искать объятий другого мужчины и не приму их, какой бы ни представился случай; во все дни я буду верна лишь тебе одному. Я обещаю не предпринимать никаких действий, которые лмогли бы нанести вред тебе лично или твоим делам — как в обитаемых мирах, так и в космическом пространстве.
Я подтверждаю, что все эти обеты даны мной по доброй воле и собственному желанию, согласно традиции чести и законам космоса.
Затем мы по очереди обратились к “Цирцее” с ритуальным приказом:
— Я, Грэм Френч, даю команду корабельному компьютеру, который является душой “Цирцеи”, занести мой обет в неуничтожимую секцию памяти.
— Я, Киллашандра Френч, даю команду корабельному компьютеру, который является душой “Цирцеи”, занести мой обет в неуничтожимую секцию памяти. Мы поцеловались, и “Цирцея” сыграла нам свадебный марш. “ Finis coronat opus”
После обеда она спросила:
— Почему ты иногда называешь меня Шандрой, а иногда — Киллашандрой?
Этот вопрос показался мне забавным; кажется, она не понимала, что человека могут звать по-разному — в разных ситуациях и в зависимости от чувств, которые испытывают к нему.
— Киллашандра — твое единственное и настоящее имя, — сказал я, — и его полагается использовать в официальных случаях — например, когда мы вступаем в брак. Но жизнь не состоит из одних официальных событии, и чаще я буду звать тебя Шандрой. Это имя является знаком моей любви к тебе, понимаешь? Она кивнула и улыбнулась.
— Еще одна древняя земная традиция, да, Грэм?
— Не только земная. Во многих мирах любящие называют друг друга ласковыми уменьшительными именами, и так же родители зовут детей. Ты помнишь, милая, как звал тебя отец?
На ее лице отразилось такое страдание, что я едва не откусил свой грешный язык. Стоило Ли напоминать ей об отце? Об ужасных годах разрухи и хаоса и о том, как самый близкий человек предал и бросил ее?
Но Шандра была крепким орешком; глаза ее сверкнули, подбородок выпятился вперед, и почти, без паузы она ответила:
— Я не помню и не хочу вспоминать. Сорок четыре года среди непорочных сестер многое стерли в моей памяти.
— Ты бы хотела это восстановить? — спросил я. — Видишь ли, воспоминания детства очень устойчивы, их почти невозможно потерять безвозвратно. Я думаю, мы с “Цирцеей” могли бы тебе помочь… а если не выйдет у нас, то хороший психотерапевт на Барсуме…