Каш уже валялся на земле с клинком Джамаля меж ребер. Князь, вроде бы целый и невредимый, отдувался, вытирал вспотевший лоб и поглядывал по сторонам; похоже, битва была закончена и, кроме Гиены, ни один противник не помышлял о сопротивлении. Впрочем, Тха тоже не собирался лезть в драку, ибо семнадцать его воинов лежали на земле, все – мертвей мертвого; а с ними – и пятеро синдорцев, не подававших никаких признаков жизни. За ручьем послышались крики, конское ржание, затем – гулкий топот копыт. Скиф довольно кивнул: похоже, Пискун и Две Кучи пустились в бега, не помышляя о воинской славе.
Он поманил рукой юного синдорца, перемазанного кровью с головы до пят. Кажется, этого парня ждала девушка за Петляющей рекой? Что ж, ей повезло…
– Как тебя зовут, воин?
– Сайри, мой повелитель.
– На ногах стоишь?
– Да, Владыка Ярости. – Юноша поклонился. – Мне посекли кожу на ребрах. Крови много, но ничего, ничего… Теперь я не боюсь крови, клянусь Безмолвными Богами! Я и вправду стал воином! Скажи, господин, что нужно делать?
– Присмотреть за лошадьми. Надеюсь, эти два ублюдка не угнали весь табун. – Когда Сайри исчез в темноте, Скиф бросил взгляд на второго синдорца – тот, раскачиваясь, держался руками за живот и протяжно стонал. «Плохая рана, – промелькнуло в голове Скифа, – не выживет парень…» Покачав головой, он сказал Джамалю: – Посмотри, что с ним. Может, найдется чем перевязать…
Затем Скиф повернулся к Гиене. Жирный шинкас, бросив катану и приоткрыв рот, глядел на него с ужасом – так, как кафал смотрит на пятидюймовые клыки оскалившегося пирга. Даже без устрашающей маски физиономия Тха казалась пародией на человеческое лицо – темные дыры ноздрей, отвисшая челюсть, безгубая жабья пасть, глаза, скрытые тяжелыми веками… Пряди сальных волос в беспорядке рассыпались по плечам, словно змеи с отрубленными головами, на груди, под ключицей, алела длинная царапина.
Не говоря ни слова, Скиф поднял катану, сорвал с пояса Тха лакированные ножны и бережно вытер их о траву. Потом рявкнул:
– Снимай сапоги! И штаны, отрыжка хиссапа! Штаны были кожаные, прочные, на широком ремне. Ремнем Скиф обмотал запястья Гиены, штанины разрезал и завязал у колен. Тха, сообразив, что его не собираются убивать, оживился.
– Мой богатый, – сообщил он. – Шаммах мой любить, слушать, что мой говорить. Мой сказать Шаммах: твой – пирг, великий воин! Мой – жить, Шаммах дать твой удачу. Мой – жить, твой получать выкуп. Конь, золото, пека, женщина – много женщина! Еще – сладкий трава.
– Засунь ее себе в задницу, – буркнул Скиф, подтаскивая шинкаса к костру.